– что снежная буря, что селевой поток, что лесной пожар. И как его пленить? Нет, – качнул головой лорга, и свита его тут же принялась трясти бородами тоже. – Не могу поверить. Есть ли у ученицы… у киморта Фогарты Сой-рон объяснения?
Пауза была короткой, но многозначительной. Дурген-купец несколько приободрился, хотя взгляд у него оставался растерянным, а гонору поубавилось.
А Фог глубоко вздохнула, набираясь сил – и соображая, что можно рассказать, а о чём следует умолчать. Снадобье, одурманивающее кимортов, секретом не было, но использовали его чаще чтобы убить, а не чтоб пленить. Ведь дольше десяти дней подряд применять его нельзя… Да и не снадобьем удерживали Лиуру, а шантажом.
«…мне сказали, что если я буду строптивым, – прозвучал в голове надломленный, безжизненный голос, – то к сестре снова придёт мужчина. Новый мужчина всякий раз, как я не исполню приказа…»
Онор замерла, затихла – словно тоже вспомнила что-то, почувствовала. А учитель обнял её ещё крепче и произнёс, громко и ясно:
– Объяснения есть у меня. И свидетель. Алар, войди!
…и когда двери отворились снова, Фогарта почувствовала себя так, словно она вот-вот разлетится осколки, потому что человека, который ступил в зал, она узнала тотчас же.
И пусть волосы у него были иссиня-чёрными, как зимнее небо, а стали белыми как снег, как пепел; пусть глаза его сделались прозрачно-голубыми, как вешняя вода; пусть вместо ишмиратских шелков облачился он в обноски – чёрные штаны из грубого полотна, синюю рубаху и серый плащ… Всё это было неважно. Ведь он оставался прежним, близким-близким, нужным-нужным вплоть до родинки на щеке, до взгляда гордого и спокойного.
Прежним-то прежним, но чужим.
Едва скользнув взглядом по Фог, он прошёл мимо неё – с посохом эстры в руках, с незнакомым мечом, притороченным к поясу – и остановился прямо перед лоргой. Так же невозмутимо, как стоял он перед ишмой в своё время, точно помнил, что род его древнее и что не он должен кланяться, а ему.
– Я странник-эстра, а зовут меня Аларом, – сказал он, и каждое слово, произнесённое голосом таким знакомым, таким родным, было для Фог как надрез острым ножом; она смотрела – и наглядеться не могла, точно взглядом его пила, а чувствовала себя так, будто с неё кожу живьём снимают. – Путешествую от поселения к поселению по воле морт. Со мной ученица, девочка по имени Рейна, киморт. Иногда, отлучаясь по делам, я оставляю её на попечение женщины – травницы и проводницы в горах. И близ славного города Свенна, на ярмарке, при всём честном народе, Рейну похитили. Ударили дубинкой по затылку, а после оглушили дурманным зельем и сунули в клетку наподобие звериной; ни прятаться, ни скрываться не стали, словно по праву действовали, по закону… И немудрено: ведь были это славные воины из двенадцатой дружины Ульменгарма. Из твоей дружины, добрый государь.
И стало так тихо, что слышно было, как трещат фитили у свечей… а потом лорга захрипел, точно задыхаться стал, или из груди у него начало прорываться
