может быть, не только их.
В московско-рязанских договорах 1402 и 1447 гг. упоминаются два размена военнопленными, один по результатам, как полагают исследователи, московского похода на Рязанское княжество 1385 г., второй же вообще относящийся к итогам битвы московских и рязанских «ратей» при Скорнищеве в 1371 г.[130] – в обоих случаях речь идет об отпуске договаривающимися сторонами «полона» и снятии взаимных претензий по имуществу («а грабежу всему погреб») и никаких судебных процедур в связи с этим не предусматривалось. Бывало и так, что «полон», оказавшийся в распоряжении рязанской стороны, был результатом совпадения неких обстоятельств. В московско-рязанском договоре 1434 г. фигурирует московский «полон», захваченный в 1408 г. при погроме княжества, учиненном Едигеем и «запроваженный» и «запроданный» в Рязани, равно как и иной татарский «полон» договоров 1402 и 1483 гг., оказавшийся в Рязани после бегства пленников из Орды. Во всех случаях судьба «полона» также подлежала не суду, а безоговорочному возвращению «запроваженных» и «окупу» «запроданных»[131].
Рискнем предположить, что интересующую нас фразу договора 1381 г. надо понимать не как свидетельство антимосковских действий 1380 г. Олега Ивановича, а как следствие того, что через Рязань шли транзитные торговые пути на юг, в связи с чем, очевидно, возникали разнообразные имущественные коллизии. «А что князь великии Дмитрии и братъ, князь Володимеръ, билися на Дону с татары, от того времени что грабеж или что поиманые» может указывать на временной промежуток между 8 сентября 1380 г., Куликовской битвой, и датой заключения договора, летом 1381 г., когда в Москве и Рязани могли оказаться задержанные подданные великих князей и их имущество, судьбу которых теперь надлежало решать «вопчим судом».
В московско-рязанском договоре 1402 г. есть пункт, как правило, трактуемый как упоминание о Куликовской битве, по смыслу аналогичное тому, что включено в докончание 1381 г.: «А будет в твоеи отчине тех людеи, з Дону которые шли, и тех ти все отпустити»[132]. В «людях» великого князя московского, шедших «з Дону», видят участников сражения 8 сентября 1380 г., плененных рязанцами[133], хотя, повторимся, в ранних летописных рассказах о битве неблаговидные действия великого князя Олега Ивановича описываются как «переметывание мостов» и «грабеж», а о насильственном пленении подданных Дмитрия Ивановича не говорится вовсе.
Вообще выражение «идти с Дона» имеет устойчивый антоним «идти на Дон», употреблявшийся в документах XV в. по, так сказать, прямому назначению, применительно к тем, кто движется дорогами на юг и обратно, главным образом по торговым делам[134]. Видеть в этом положении договора 1402 г. эвфемизм, отсылающий к событиям Куликовской битвы, а не простое указание на урегулирование положения транзитных путешественников, по каким-то причинам задержанных рязанскими властями, нет, как представляется, особых оснований.
Теснейшим
ДДГ. С. 144, 54.
ДДГ. С. 86.
ДДГ. С. 54.
Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Нагайскою ордами и Турцией. С. 298, 314. Ср. предостережение Ивана III великой княгине рязанской внимательней следить за попытками ухода ее подданных «самодурью на Дон в молодечество». Цит. по:
