умножали богатства на рабстве и похищении скота и распространяли свою политическую власть посредством межплеменных войн. Стал бы антрополог на этом основании призывать возвратиться к питанию человеческой плотью или к рабству, войне и грабительским походам за добычей? Едва ли. Даже если прадеды туземцев имели обыкновение пожирать друг друга и питаться человеческой плотью, повлияет ли этот факт каким-либо образом – прямо или косвенно – на рацион питания, который мог бы подойти ребенку горожанина, или рабочему на шахте, или члену племени, вынужденному изобретать новые правила хозяйствования, потому что их территорию урезали, пастбища разрушили, а налоги повысили? Эти вопросы уже содержат в себе ответы.
Экономические ресурсы африканских племен изменились: африканское предпринимательство в некоторых районах выросло и во многих отношениях вышло за пределы, соответствующие прежним условиям; в то же время некоторые из их стремлений оказались в состоянии полной неопределенности. В политических вопросах вождь более не может использовать военную силу для увеличения своего дохода или для осуществления своих желаний и прихотей; ему не может быть дозволено применение принудительного труда, и менее всего для содействия добыванию рабов и торговле ими; его религиозная власть подверглась влиянию новых верований и была поколеблена новым скептицизмом. Если бы нам пришлось последовательно рассматривать один институт за другим, если бы пришлось изучать различные аспекты жизни общества – экономику, право, образование или политику, – мы бы обнаружили, что по крайней мере часть «нулевых условий» исторического прошлого, каким оно было до пришествия европейцев, повсеместно умерло и похоронено, и как таковое к делу не относится.
Моя критика этих теорий была до некоторой степени подробной, поскольку даже обнаружение в том или ином направлении тупиковых путей – это вклад в продвижение вперед науки. Будем также помнить, что концепция культурного изменения как «смеси» элементов, доставшихся от культур-прародительниц, предложена каждому антропологу ведущей школой современности – школой Гребнера и патера В. Шмидта и большинством американских антропологов. Опять-таки, поиск нулевой точки – не что иное, как напрашивающийся образ действий для любого полевого этнографа, задачей которого до сего дня было изображение культур, какими они были на стадии до европейского вмешательства. Изучение ситуации контакта как «интегрального целого» – это метод, который, несомненно, мог бы привлечь функционалиста. Коль скоро мы не сосредоточиваем специально внимание на изменении как процессе динамическом, данный подход оправдан до некоторых пределов.
Наша критика к тому же не носила исключительно негативного характера. Каждый шаг нашего рассуждения сопровождался возникновением известных конструктивных принципов, и в сочетании друг с другом они позволили нам кратко сформулировать систематический подход к изучению культурных контактов. Таким образом,
