Крийя-медитации.
Кебалананда был известным знатоком древних шастр[33] и священных книг: его эрудиция принесла ему титул «Шастри Махасайя» – так обычно к нему обращались. Но под его руководством я не добился каких-либо заметных успехов в изучении санскрита. Я искал любую возможность уклониться от изучения скучной грамматики и поговорить о йоге и Лахири Махасайя. Однажды мой наставник оказал мне услугу, рассказав один случай из собственного общения с мастером.
– Мне выпала редкая удача провести рядом с Лахири Махасайя целых десять лет. Каждую ночь я совершал паломничество в его дом в Бенаресе. Гуру всегда находился в маленькой передней гостиной на втором этаже. Он сидел в позе лотоса на деревянном стуле без спинки, а его ученики рассаживались полукругом перед ним. Его глаза сверкали и лучились от Божественной радости. Они всегда были полузакрыты, вглядываясь через внутреннюю телескопическую призму в пространство бесконечного блаженства. Гуру редко говорил подолгу. Иногда он задерживал взгляд на каком-либо ученике, нуждающемся в помощи, и тогда из его уст, подобно лавине света, лились исцеляющие слова. Неописуемый покой расцветал во мне от одного взгляда учителя. Я был пропитан его ароматом, как будто исходящим от лотоса бесконечности. Сама возможность просто находиться рядом с гуру, пусть даже мы по несколько дней не обменивались ни словом, уже кардинально изменила меня. Если мне по какой-то причине не удавалось достичь необходимой глубины концентрации, я медитировал у ног гуру. Тогда мне без труда удавалось проникнуть в самые тонкие сферы души. С помощью других, более слабых наставников мне никогда не удавалось овладеть такой остротой восприятия. Учитель был живым воплощением храма Бога, в чьи тайные двери могли войти все ученики, проявившие преданность. Лахири Махасайя не просто цитировал священные книги слово в слово. С невероятной легкостью он распахивал перед нами «божественную библиотеку». Пена слов и брызги мыслей били из фонтана его всеведения. У него был чудесный ключ, открывающий доступ к сложной философской науке, заложенной много веков назад в Ведах[34]. Если его просили объяснить разные уровни сознания, упомянутые в древних текстах, он с улыбкой соглашался. «Я пройду через эти состояния и тут же расскажу вам о своих ощущениях». В этом он кардинально отличался от других наставников, которые просто заучивали наизусть священные книги и не опирались на собственный опыт. «Прошу, растолкуй эти священные строфы так, как ты понимаешь их смысл, – немногословный гуру часто давал это указание кому-нибудь из сидящих рядом учеников. – Я буду направлять твои мысли, чтобы ты дал правильную интерпретацию». Благодаря этому многие толкования Лахири Махасайя были записаны с добавлением пространных комментариев различных его учеников. Учитель никогда не одобрял слепую веру. «Слова – это всего лишь шелуха, – говорил он. – Убедитесь в существовании Бога, лично
Шастра – вид пояснительного текста, использующийся в индийских религиях, комментарий к сутре. –
Древние четыре Веды включают в себя более 100 дошедших до нас канонических книг. Эмерсон в своих «Дневниках» отдал дань ведической мысли следующими словами: «Она величественна, как жара, ночь и спокойная гладь океана. В ней заключены все религиозные чувства, вся великая нравственность, которые, в свою очередь, присущи всем благородным поэтическим умам… Бесполезно откладывать эту книгу. Если я доверюсь внутреннему голосу в лесу или в лодке на пруду, Природа тотчас делает из меня Брамина: вечная необходимость, вечная компенсация, непостижимая сила, нерушимое молчание… Это ее кредо. Покой, говорит она мне, чистота и абсолютная отрешенность – эти панацеи искупают все грехи и приведут вас к блаженству Восьми Богов».
