Вэньчжи, – ответил парень, вытянувшись в струнку.
Начальник хмыкнул.
– Мне про тебя все известно. Но раз ты теперь здесь, следуй нашим правилам. Ты ничем не отличаешься от остальных, поблажек не жди. Понял меня?
– Понял, – глухо отозвался Хан Вэньчжи.
– Хорошо. – Начальник Чжан взмахнул рукой. – Можешь идти.
Шеренга двинулась по тюремному коридору. Время от времени охранники останавливали строй, отпирали дверь и запускали в камеру одного из новичков. Наконец добрались до последней камеры на четвертом этаже, в юго-восточном углу здания. Один из охранников открыл металлическую дверь.
– Заходи, – кивнул он Хану Вэньчжи.
Тот взглянул на номер камеры – 424[3] – и вошел, чувствуя подступающую волну отчаяния.
Когда дверь за ним захлопнулась, из коридора донесся голос:
– Парнишка хрупкий, так что вы с ним полегче.
– Не волнуйтесь, охранник Чжоу, – усмехнулся кто-то в глубине камеры. – Мы не посмеем доставить неудобства нашему славному государству.
Хан огляделся. Камера площадью чуть больше десяти квадратных метров. Слева от входа крошечный туалет, от которого шел жуткий смрад, а справа – металлическая двухъярусная кровать. На верхней койке кто-то лежал, а нижняя пустовала.
– Очкарик, вон твое место, – сказал мужчина, отвечавший охраннику, и махнул рукой в сторону свободной койки. Сам он развалился на нижней полке у стены, напротив него сидели еще трое заключенных.
Хан Вэньчжи заискивающе улыбнулся, прикидывая в уме: три кровати, шесть человек – он занял последнее место в камере. Бросив вещи на кровать, Хан сел, чтобы натянуть брюки.
– Эй, недомерок, одеваться тебе не разрешали! – крикнул парень с дальней койки. Несмотря на юный возраст – на вид ему не было и двадцати, – глаза на хмуром лице глядели злобно.
Хан замер, вцепившись в брюки обеими руками.
– Иди сюда, – подозвал его первый мужчина.
Сам он все еще полулежал в нарочито расслабленной позе – вероятно, такое мог себе позволить только местный главарь. Хан положил брюки на кровать и приблизился. Глава – лет сорока, невысокого роста, но крепко сбитый, левую щеку пересекал шрам от пореза – осмотрел Хана с головы до ног, будто хотел увидеть самое его нутро.
– Ты что, мать твою, немой? – Юный головорез подскочил к Хану и отвесил ему подзатыльник. – Почему не поздоровался со братцем[4] Пином? – Увидев у Хана искры гнева в глазах, он добавил: – На неприятности напрашиваешься?
– Ха, ну надо же! У дохлика, я гляжу, есть характер! – рассмеялся другой заключенный. – Ты не забыл, где находишься?
Голос доносился с койки напротив, и Хан узнал в нем того, кто подначивал татуированного.
– Здравствуй, братец Пин, – кротко сказал Хан, решив подавить гнев и не привлекать лишнего внимания.
Братец Пин хмыкнул, а потом спросил:
В китайской культуре цифра 4 считается несчастливой, поскольку при прочтении иероглифы «четыре» и «смерть» созвучны.
Братец – почтительное обращение к мужчинам своего поколения в Китае.
