Я запру двери.
– У нас не хватает людей – часть войск пришлось отправить разбираться с сопротивленцами, окопавшимися на Тракте. У меня все-таки воинское звание, долг.
Это проливало свет на ситуацию с кавалерией, покидавшей город, о чем утром говорила Бет.
– Все так серьезно?
– Нет. Остатки регулярной армии застряли по самую задницу в снегах за тысячи миль отсюда. Это всего лишь недобитки, но они заняли выгодную позицию на Тракте, а наше командование хочет избежать прямой атаки. Уже ведутся переговоры… вернее, переговоры о переговорах. – Он пересек хижину в три шага и нагнулся осмотреть кровать. – Это нас замедляет, затрудняет организацию выборов и определение юридических процедур, но этим и ограничивается наносимый нам вред.
– Но потом все станет как обычно? Заводы заработают, по реке пойдут корабли?
– Все станет даже лучше, – пообещал ее лейтенант, щупая простыню двумя пальцами. – Странно, но у этого старателя шелковые простыни. Это лишено исторической точности.
– Может, он напал на золотую жилу?
Роберт не нашелся что возразить, пожал плечами и присел на кровать. Покачавшись и сокрушенно вздохнув насчет пружинистости, он прилег на бок, подперев голову кулаком и свесив ноги с края кровати.
– Будет трудно.
– Мы справимся. – Прежде чем Ди могла присоединиться к Роберту, нужно было пройтись по музею и погасить свет. – Я вернусь через несколько минут.
Она взяла лампу со стола.
– Дора?
– Да, лейтенант?
Он пристально вглядывался в нее, рассеянно водя по усам согнутым пальцем. В свете лампы его волосы казались лакированными.
– Прости, что я иногда заговариваюсь. Это же скучно, вся эта политика…
– Лейтенант…
– Порой мне хочется, чтобы ты называла меня Робертом.
– Хорошо, Роберт.
– Ты в курсе, что я знаю и ценю, какая ты умная? Мне неважно, что ты работала. Ты столь же прекрасна, как и любая женщина.
В его тоне появилась некая странность – в нем слышалось раскаяние. Неужели виной тому шелковые простыни? Если бы он спросил, откуда они взялись, Ди сказала бы правду: она их реквизировала. Причем она не сомневалась, что Роберт бы ее одобрил. Но почему он словно извинялся за ее поступок? Получалось, он чувствовал свою вину перед ней, что тоже было нелогично. Чем он мог ее обидеть? Они не давали друг другу клятв, которые могли бы нарушить; Ди никогда не просила ни о чем подобном. Все ее родственники умерли; все, что у нее есть, – она сама, а теперь еще и музей.
– Спасибо, Роберт, – сказала она. – Ты очень добр ко мне.
Он улыбнулся и хлопнулся спиной на кровать.
– Я постараюсь не заснуть, пока ты ходишь. Но обещать не могу.
Она сказала: «Ладно» – и сделала движение к двери.
– Послушай, – не выдержал ее лейтенант, неловко кашлянув, –
