встречались на открытых городских форумах. Для людей IV в. Рим долгое время был средоточием культуры – почти таким же вечным и неизменным, как Земля, которая, согласно представлениям греков и римлян, покоилась в центре Вселенной.
Не было необходимости покидать город, чтобы прикоснуться к богатствам земель, лежавших за его пределами. «Грузовых судов, отовсюду в любое время года{15}, даже в пору осеннего равноденствия, везущих товары, приходит сюда столько, что Город похож на некий всемирный рынок, – заметил один античный автор во II в. – Если кто-нибудь здесь чего-то не увидит, значит, этого не было и нет на свете{16}»[2]. Даже в начале V в. посетители римских рынков могли почувствовать запах дорогих масел и специй, привозимых неиссякаемым потоком грузов из Йемена, Эфиопии и Индии, в том числе хвойно-анисовый аромат ладана и древесной смолы мирры. И величие памятников Рима по-прежнему действовало на людей магнетически. Представители всех сословий приходили посмотреть, как песок на арене Колизея темнеет, впитывая брызги крови экзотических зверей, на которых охотились для развлечения толпы. До многих доходили слухи об ослепительном купольном зале, где император проводил аудиенции, – красочном Пантеоне.
В латыни есть простой способ обозначать объемные понятия. Чтобы кратко указать на трудно поддающиеся определению нематериальные качества, римляне использовали один лингвистический прием, и многие из слов, которые они составили с его помощью, легко распознать. Состояние свободы они обозначили словом libertas, серьезность и важность – словом gravitas. А для самого абстрактного понятия – представления о том, что значит жить под властью императоров, называть одну из ста с лишним провинций своим домом и знать, что границы вашего мира днем и ночью охраняются солдатами на рубежах, – они придумали слово Romanitas.
Римляне, употреблявшие это слово, знали, что они принадлежат к сообществу, которое больше, чем один город, больше, чем они сами. Но ему было почти невозможно дать точное определение. Еще до нападения, случившегося в 410 г., представление о том, что значит «быть римлянином», включало в себя целый набор обычаев, языков, религий и ценностей. В эту общность входили носители латинского и греческого языков, горожане и сельские жители, иудеи, христиане, верующие в греческих и римских богов, а также атеисты. Целые поколения римлян ломали головы, стремясь прояснить значение слова Romanitas, и нередко от них можно было услышать целые нагромождения речевых оборотов, столь же пестрых, как население Афин и Зевгмы.
Но римляне, которым нравилось это понятие, по крайней мере, разделяли воззрения своего общества. Каждый мог стремиться к одним и тем же идеалам – как внутри империи, так и за ее пределами. На самом деле римляне разделяли это надменное этноцентрическое представление о своей культуре, даже
Aelius Aristides,
Aelius Aristides,
Перевод С. И. Межерицкой.
