мои, бегом, бегом.Мне в вас нужда, как никогда.
С бульвара за углом есть дом,
Где дней порвалась череда,
Где пуст уют и брошен труд,
И плачут, думают и ждут…
Это – Борис Леонидович, 1931, за год до моего рождения.
А вот моё стихотворение, можно сказать, программное: о себе и о своей сути:
Я – всё одно непостоянство.
Я соткан из противоречий.
Пестро души моей убранство,
Язык мой – перезвон наречий.
В себя вобрал я нежность лани
И в то же время ярость тигра.
Нет для меня других желаний:
Разнообразить жизни игры.
Сегодня я в тоске грозовой,
А завтра – смех и безмятежность.
Люблю во взоре бирюзовом
Я пламенеющую дерзость.
Стихотворение почти байроническое. У Мандельштама: «Немного красного вина, немного солнечного мая…» А у меня – немного Байрона, мятежного и мрачного. После школьного доклада о Байроне я часто возвращался к судьбе и поэзии поэта, вызвавшего волну «мировой скорби» во всём мире.
Джордж Ноэл Гордон Байрон (22 января 1788 – 19 апреля 1824). Всего 36 лет жизни, но какой! Поэт, романтик, карбонарий, воин. Разочарованный лорд, страдавший от несовершенства мира и от его социального устройства. Его «Паломничество Чайльд-Гарольда» – это вызов всему и всем. Байрон – это пример трагического разлада с миром и с самим собой. По его образцу стал бродить повсюду тип байронического, рефлексирующего героя. Но в отличие от Байрона большинство только переживали и страдали, а Чайльд-Гарольд действовал и боролся. Увы, я принадлежал только к большинству: только чувства и рефлексии.
Невольно вспоминается удивление Михаила Светлова в его «Гренаде»: «Откуда у хлопца испанская грусть?..» А откуда у советского школьника «мировая скорбь» Байрона?..
Байрону было тесно и горько на родине, в Англии:
Объят тоской, бродил он одиноко.
И вот решился он свой край родной
Покинуть, направляясь в путь далёкий…
Нет, ни как Чайльд, ни как сам Байрон, я, к сожалению, не отправился в Грецию, к повстанцам. А кое-как закончил школу, перейдя из дневной школы в Стремянном в школу рабочей молодёжи на Люсиновской улице. Совершенно не думая о будущем, о месте в жизни, крутясь, как белка в привычном круге: писал стихи, читал книги, много выписывал из них, играл в футбол, ходил на матчи на стадион «Динамо», на веранды и в танцевальные залы, крутил романы и крутил головы многим девочкам, девушкам и молодым женщинам. Красивенький, высокий, начитанный – многим нравился. Ещё шахматы. Боже, каким я был тогда легкомысленным. По байроновскому стихотворению «Хочу я быть ребёнком вольным…» (перевод Брюсова).
Однако в классе я не был белой вороной. Если так можно определить, то упадников и декадентов было несколько: кроме меня, Андрей Тарковский и Игорь Шмыглевский, который тоже писал стихи:
Наш удел – безвольной тряпкой волочиться,
Проклиная счастья радужные сны…
2 марта 1951 года исполнилось 19 лет. В дневнике все весенние
