А может выйти и так, что работа и вовсе легкая, потому что последний раз чудовищ видели перед Ламмасом прошлого года. Они могли перебраться из Помероля за тридевять земель.
– Чего им и желаю, – сказала Фрингилья, обгладывая гусиное бедрышко.
– А как там, – неожиданно переменил тему ведьмак, – у Лютика? Я видел его так давно, что все сведения о нем черпаю из распеваемых в городе пашквилей.
– У нас положение не лучше, – улыбнулся, не разжимая губ, Регис. – Знаем только, что наш поэт уже вступил с госпожой княгиней Анарьеттой в отношения столь близкие, что позволяет себе даже при свидетелях достаточно фамильярно именовать ее Ласочкой.
– Точненько бьет, – сказала с набитым ртом Ангулема. – У госпожи княгини действительно какой-то ласочкин нос. Не говоря уж о зубах.
– Идеальных людей не бывает, – сощурилась Фрингилья.
– Правда ваша, тетечка.
Куры, черная и пеструшка, обнаглели настолько, что принялись клевать башмаки Мильвы. Лучница отогнала их пинком и выругалась. Геральт уже давно приглядывался к ней. Теперь решился.
– Мария, – сказал он серьезно, даже сурово. – Я знаю, что наши беседы трудно назвать серьезными, а шутки – изысканными. Но тебе вовсе не обязательно демонстрировать нам столь уж кислую мину. Что-нибудь случилось?
– Именно что случилось, – сказала Ангулема. Геральт успокоил ее резким взглядом.
Слишком поздно.
– Да что вы знаете? – Мильва резко встала, чуть не повалив стул. – Ну, что вы знаете-то? Чтоб вас бес разорвал и холера! В задницу меня поцелуйте все вы. Все! Ясно?!
Она схватила со стола кубок, осушила до дна, потом, не задумываясь, хватила им об пол. И выбежала, хлопнув дверью.
– Дело очень даже серьезное, – подтвердил Регис. – Не ожидал я от нашей милой лучницы столь экстремальной реакции. Как правило, так ведет себя тот, кому, простите за вульгаризм, дают от ворот поворот. Но в данном конкретном случае имело место явление, я бы сказал, обратного характера.
– О чем, гуль вас раздери, вы говорите? – занервничал Геральт. – А? Может, кто-нибудь скажет наконец, в чем тут дело?
– Не в чем, а в ком. В бароне Амадисе де Трастамаре.
– Рябомордом охотнике?
– В нем самом. Он признался Мильве в любви. Три дня назад на охоте. Он ее уже месяц как на охоту таскает…
– Одна охота, – Ангулема бесстыже сверкнула зубками, – продолжалась два дня. С ночевкой в охотничьем домике, понял? Даю голову на…
– Замолкни, девушка. Говори, Регис.
– Торжественно и формально он просил ее руки. Мильва отказала, кажется, в достаточно резкой форме. Барон казался человеком рассудительным, однако воспринял отказ как незрелый юноша, надулся и незамедлительно выехал из Боклера. А Мильва с тех пор ходит как пыльным мешком пришибленная.
– Слишком уж мы тут засиделись, – буркнул ведьмак. – Слишком.
– И
