и не все спасаются от потопления, то куда же стремишься ты со своим ботиком? И на чем утверждаете свою надежду – спастись без Кормчего?
Однажды привезли к нему скорченную женщину, она прежде была православной, но, выйдя замуж за старообрядца, перестала и ходить в церковь. Святой Серафим исцелил ее на глазах у всех, а затем заповедал и ей, и родным молиться по-православному.
– А были ли у тебя из умерших родные, которые молились двуперстным крестом?
– К прискорбию, у нас в роду все так молились. Пораздумавши немного, о. Серафим заметил:
– Хоть и добродетельные были люди, а будут связаны: Святая Православная Церковь не принимает этого креста.
Потом спросил:
– А знаешь ли ты их могилы? Сходи ты, матушка, на их могилы, положи по три поклона и молись Господу, чтобы Он разрешил их в вечности.
Живые сродники ее потом послушались наставления о. Серафима.
Был еще поучительный случай с одной женщиной, которая трехлетней сиротою была взята на воспитание старообрядцами вместо дочери.
После их смерти она сначала ушла в общину, а потом начала странствовать и ходить по старцам.
«Все хотела, чтобы меня, грешную, поучили, как душу спасти.
Было и недоумение у меня.
О благодетелях своих все потом сомневалась: «Можно ли мне их по-православному поминать?»
Так она дошла до Сарова. Молва об о. Серафиме ходила уже по всей Руси.
«Смотрю, народ собирается идти куда-то. Спрашиваю. Говорят, что идут в пустыньку к о. Серафиму. Хотя и крепко я с дороги устала, но тут и отдохнуть позабыла, пошла себе с другими, все старца хотелось поскорей повидать. Минув монастырь, пошли мы лесною тропою. Прошли версты две: кто посильнее – вперед, а я поотстала, иду себе тихонько сзади. Смотрю, в стороне старичок, седой такой, сухонький, сгорбленный, в белом халате сучки собирает. Подошла спросить: «Далеко ль до пустыньки отца Серафима?» Старец, положив вязанку свою, посмотрел на меня ясным взором своим и тихо спросил:
– На что тебе, радость моя, Серафим-то убогий? Тут только поняла я, что вижу самого старца, и повалилась в ноги, стала просить его помолиться о мне, недостойной.
– Встань, дочь Ирина! – молвил подвижник и сам нагнулся меня приподнять. – Я ведь тебя поджидал. Не хочу, чтобы, уставши, даром прошлась.
Удивленная, что, впервые видя, зовет он меня по имени, я от ужаса вся затрепетала, не могла и слова промолвить, только взирала на его ангельский лик.
Отец Серафим сложил персты ее по-православному и сам перекрестил ее ими.
– Крестись так, крестись так: так Бог нам велит. Потом, помолчав немного, продолжал:
– А за благодетелей, если копейка случится, подавай помянуть на проскомидии, не сомневайся – не грех!
Благословил меня, дал приложиться к висевшему на его груди медному кресту,
