ни старалась, не удалось: то ли снотворное перестали колоть, то ли в палате было слишком шумно, пока собирали домой соседку. Так и прошёл тихий час в хождении Анны туда-сюда, в хлопанье дверей, шуршании свёртков, звяканье посуды. Наконец переодетая соседка тронула Лену за плечо и стала прощаться:
– Выздоравливай и больше не попадай сюда! Жаль, не узнаю, чем там у тебя всё закончится, но, может, когда-нибудь свидимся! Слушай! А ты не можешь нам ещё что-нибудь предсказать?
– У вас всё будет хорошо, – заверила Лена, садясь в кровати.
– А как мы внучку назовём? – настаивала Анна.
– Сами имя придумаете. Зачем подсказывать? Хорошее будет имя, красивое! – упорствовала Лена, желая поскорее остаться одна.
– Вот, видите? – говорила, покидая палату, Анна. – Эта девушка предсказывает будущее. Она мне всё сказала правильно, и про внучку тоже!
– Мама! Я же тебе сказал: па-цан! – послышалось из коридора.
Лена с облегчением вздохнула и вернулась к подушке, но сон не шел. За окном щебетали весенние птахи, во дворе натужно урчал мотор машины. Снова скрипнула дверь – санитарка шлепнула стопку чистого белья на стул, собрала в узел постель с освободившейся кровати.
– Скоро, девонька, новенькую привезут из реанимации, так что недолго тебе скучать, – говорила она, расправляя чистую простыню.
Лена отвернулась: ей, наоборот, хотелось побыть одной, подумать в тишине о себе, о том, что с ней происходит.
Теперь стукнул шпингалет, распахнулась вторая створка – в палату въехала каталка. Её поставили вплотную к свободной кровати, опустили, и больная, поднятая под мышки и за ноги, безучастно переместилась на постель. Носилки на колёсиках исчезли, но появилась капельница, её установили перед новой соседкой. Медсестра входила и выходила: регулировала вентиль, проверяла пульс. Суета раздражала, не позволяла уснуть. По коридору прогремела тележка с кастрюлями, зычный женский голос позвал всех на ужин. Лена собиралась с духом, чтобы встать, когда в палату влетела Настя, а за ней робко вошла пожилая женщина, ещё довольно интересная, с умелым макияжем на лице, который скрыл, вероятно, около десяти её лет, одетая в модный брючный костюм фисташкового цвета и белые туфли на каблуках. Она осмотрелась и, стараясь не шуметь, на цыпочках приблизилась к Лене:
– Алёнушка, внученька! Как же так случилось?! Как ты, деточка? Сильно страдаешь? Тебе больно?
– Бабушка! Со мной всё давно нормально! – бодро заверила Лена. – Вот уже домой сегодня просилась.
– Ну и что? Отпускают? – с надеждой спросила Ирина Ивановна.
– Доктор хороший. Сначала глубокое обследование перед выпиской сделает, посмотрит, нет ли осложнений.
– А что, могут быть осложнения? – забеспокоилась бабушка.
– Да какие осложнения? Только что пуля в голове осталась, – пошутила внучка.
– Какая пуля?! Боже мой! – не поняла Ирина Ивановна, оглядываясь на Настю. – Я об этом ничего не знаю! В Леночку стреляли?
– Да нет! Что вы! Это она так шутит! Пуля – в
