серебристые стержни. Их послушать, они довольны.
Прошлым летом Большая взяла ее с собой на море. Это было совсем не то красивое море, которое расхваливают в каталогах, густой кобальт и алые кораллы, – это было скорее море после катастрофы, вместо горизонта серый бетон и куча мусорных бачков через каждые полсотни метров. Сестра заставляла ее плавать среди гигиенических тампонов, перебрасывать ракеткой мячик через груды лоснящихся тел. На третий день у нее на спине высыпали волдыри, а потом кожа стала медленно слезать, словно пергаментная бумага. Большая смеялась, чуть не надорвав животики. Так и есть, малышка, думаю, ты проказу подхватила!
Звонит телефон, она вздрагивает.
Даже спустя восемнадцать лет она все еще вздрагивает.
Большая паниковала и махала руками, словно чтобы оторваться от невидимой взлетной полосы.
– Нет! Нет! Нельзя отвечать!
Они обе изо всех сил затыкали уши руками, а это все звенело, бесконечно, нескончаемо, наполняло квартиру на Рвах звоном бубенцов из кошмара, но они, две маленькие девочки, забивались в тень, словно телефон мог их увидеть своими большими серыми глазами на концах трубки.
А потом однажды это перестало звонить.
Но в горенке служанки телефон звонит постоянно – и Маленькая хорошо знает, что это не кончится.
– Алло?
Большая.
– Я кресло нашла! Представляешь, английское, кожаное! Коричневое! Пружины отовсюду торчат, похоже на средневековый станок для пыток. Я еле доперла его к себе по лестнице, но оно того стоило… Поставила перед камином, тебе обязательно надо взглянуть. А знаешь что? Я упустила грандиозную карьеру, могла бы декоратором интерьеров стать!
Если бы…
На дворе XXI век, у Маленькой телефон без проводов: у него нет глазастой трубки. И все же иногда ей хочется заблокировать линию. Хотя тогда сестра не смогла бы до нее дозвониться и все время совалась бы к ней.
В приемной доктора Каладжа мать читает своему маленькому сынишке книжку с картинками.
Маленькая напрягает близорукие глаза, чтобы разобрать название на обложке. «Спящая красавица». Как бы ей хотелось сказать: «Спящие красавицы не для детей…»
Но разумеется, она ничего не говорит.
В аптеке она протягивает свой рецепт. Азиат без возраста, весь в пергаментных морщинах, смотрит на нее.
– Проблемы со сном?
Она краснеет, словно старик обозвал ее наркоманкой. Когда она теряет невидимость, изо всех ее пор сочится тайный грех, взявшийся оттуда, где она никогда не была. Как можно искупить что-то, если ничего не совершил? Однако при ходьбе ей кажется, будто она угодила в западню, в стеклянную клетку, которая движется вместе с ней, в том же самом ритме, и она не может из нее вырваться.
Через стекло проникает свет. Но не солнце.
Она широко распахивает окно в зеленовато-синюю
