Треттини есть поверье, что волки, забирая человеческую жизнь, не дают душе попасть на ту сторону. Тогда она сама превращается в зверя и мечется по лесам в поисках припозднившихся путников. Так что считается, что тот, кто спас тебя от волка, подарил вторую жизнь душе. Стал почти что родственником. Такому человеку отдают волчьи зубы.
– Родственником? Не собираюсь становиться твоей доброй тетушкой, – буркнула та. – Да и помощь тебе моя не нужна была. Сам бы справился.
– С живыми, возможно. Но мертвые… – Он покачал головой. – Твоя чиэтта оказалась не лишней, сиора.
– Что? – не поняла та.
Мильвио кивнул на короткое копье:
– Чиэтта. Довольно редкое оружие. Доброй ночи, сиора.
– Эй! – возмутилась она. – Что мне делать с клыками?
Мечник посмотрел на нее с иронией:
– Не имею ни малейшего понятия, как ты должна с ними поступить. Хочешь, сделай из них ожерелье.
Лавиани уставилась на него с явным желанием прожечь дыру:
– Я что, похожа на ту, кто носит ожерелья, Фламинго? На кой шаутт мне зубы мертвых псин? Разве я могу на них купить себе новую куртку?
Он лишь обезоруживающе улыбнулся и ушел.
– Так я и думала. – Сойка вновь надела рваную одежду.
Она планировала избавиться от трупов. Оттащить их подальше в лес. Лишний переполох утром, а значит, и лишнее внимание к ней совершенно ни к чему. Оставалось надеяться, что южанин не станет болтать за завтраком о случившемся.
Уже с порога она вернулась и, собрав разбросанные по столу волчьи клыки, убрала их в карман.
Глава третья
Ловчие
Они приходят с туманом и снегом. В дни, когда их не ждешь, с кровью и за кровью для тех, кто дремлет в горах.
Ей снилась залитая светом долина с высокой, шелковистой, ярко-зеленой сочной травой. Такой высокой, что она видела лишь небо да ослепительно-белый диск солнца.
Где-то далеко монотонно и умиротворяюще журчала вода. Должно быть, там протекал прыгающий по перекатам ручей. В воздухе гудели шмели, и нет-нет перед глазами пролетали ярко-голубые бабочки, крылышки которых сверкали металлическим блеском.
Она не знала, как сюда попала. И ей было все равно. Лежала на спине, лишенная рук и ног, и больше всего на свете хотела есть. Голод ножом резал пустой желудок, боль в нем нарастала, а затем перепрыгнула на позвоночник, заставив вскрикнуть. Тонко, жалобно и совершенно беззвучно – у девушки не было ни ушей, ни рта, и ее вопль никто не услышал.
Боль между тем выкручивала позвонки, выдирала их один за другим, а после дробила в мелкое крошево. Она потянулась через огонь, собиравшийся в ее животе, словно талая вода, заставляя слепо шарить где-то там, пытаясь найти хоть какое-то подходящее тело. Все дальше и дальше. За ручей, высокую траву, гладкие мшистые камни и низкие деревья, нависающие над ручьем.
