и совершенно очаровательные губки. Словом – само совершенство. Одета она была в длинную черную юбку и белую блузку. Кроме семилистника на шее у нее больше не было ни одного украшения, и я очень сомневаюсь, что на свете могло найтись хоть одно, достойное подчеркнуть ее красоту. На ее фоне Кьяра немного терялась из виду, как и вторая сестра, хотя она тоже была довольно мила, ее светлые волосы чуть касались плеч и были завиты сзади крупными кудрями. В отличие от Кьяры височные части не были убраны назад, а свисали, окаймляя лицо. У нее были голубые глаза. Одета она была в короткую юбку и короткий топ. Мне с трудом удалось отвести взгляд от сестер и переключить свое внимание на остальных.
Женщина подошла к Нифонту и чмокнула его в щеку. Девушки сделали то же самое. Все трое поздоровались с Кьярой и стали ей помогать. Как только на стол поставили последнее блюдо, в дом вошел мужчина, которого я недавно видел верхом на драконе. Одет он был под стать Нифонту: в зипун (узкое короткое платье, достигавшее колен) из белого атласа, а рукава из серебряной объяри. К нему был пристегнут шитый, разукрашенный жемчугом воротник, называемый обнизью. Поверх зипуна была одета чуга (одежда для верховой езды), подвязанная поясом, за который был заложен нож. На его шее был такой же семилистник, как и у Кьяры с Нифонтом, а в ухе виднелась жемчужная серьга. «Наверное, это и есть Наум, брат Кьяры», – догадался я. Поздоровавшись со всеми, он пожал руку Нифонту и все сели за стол.
– А ты так и будешь там стоять? – спросила Кьяра, показывая на стул. Не дожидаясь еще одного приглашения, я сел напротив нее. Все смотрели на меня, и я чувствовал себя очень не уютно, поэтому брякнул первое, что пришло мне в голову:
– Привет, – это относилось сразу ко всем.
– Это Миша, – представил меня Нифонт, – А это, – он указал на женщину возле себя, – моя жена Маремьяна, но все зовут ее Мара. Рядом с ней моя младшая дочь София и средняя Иванна (у совершенства оказалось такое же совершенное имя). Это мой сын Наум, ну, а с Кьярой ты уже знаком. – Все продолжали смотреть на меня, отчего я чувствовал себя несколько неловко.
– Что вы на него так смотрите? – пришла ко мне на выручку Мара, – ешьте, а то все остынет. – Все принялись за еду. Вскользь упомяну о блюдах, подаваемых в этот день. Украшением стола был каравай с сыром, а вокруг него располагались другие блюда: черная уха (с гвоздикой и перцем), гусь, начиненный гречневой кашей и заправленный говяжьим салом, заяц под сладким соусом, икра паюсная и из белорыбицы, тельное, а на сладкое пастила, пряники, коврижки. Удастся ли мне еще когда-нибудь отведать что-нибудь подобное?
Обед прошел в полной тишине, похоже, каждый был погружен в свои мысли. Когда подали чай, Нифонт стал рассказывать о моих злоключениях. Все слушали, молча, и изредка посматривали на меня. Но стоило Нифонту замолчать, как со всех сторон посыпались вопросы:
