и не уходить в «пустыню Измаила» и в «поле Исава»[22]. Но сердце Нахума порывалось вдаль, и порой он чувствовал, как оно бьется в клетке ребер, точно птица, рвущаяся в полет. Он настаивал, и просил, и объяснял, и доказывал, и, в конце концов, убедил отца, и тот разрешил ему присоединиться к группе пионеров, отправлявшихся в Страну, и даже благословил его на дорогу.
Рав Элиягу, человек мягкий и добрый, дал свое разрешение с тяжелым сердцем. Он помнил, как праотец Иаков отправлял своего любимого сына Иосифа в его полосатой рубашке к братьям-пастухам в поля и как те продали его в рабство. Но даже в этих своих размышлениях он не мог представить себе весь размер того несчастья, которое ожидало его сына и его самого. «С пастбища в Сихеме к яме в Дофане»[23] – эти слова бились в памяти, но не достигали его ума во всем своем подлинном смысле. Он боялся, что его сын утратит веру, будет ограблен, заболеет, даже умрет, но не того, что он будет убит, а тем более – убит своим же соплеменником.
Тяжко было у него на душе, но согласия, данного сыну, он обратно не взял. Только поставил ему одно условие – что он не присоединится к какой-нибудь группе социалистов, или к рабочему движению, или к одному из тех кибуцев, в которых нет ни синагоги, ни шойхета, ни миквы[24] и где все парни, как рассказывают, спят со всеми девушками, а пойдет в одно из поселений Барона[25], к порядочным людям, где к его услугам будут и синагога, и миньян, и шойхет и где он будет каждый день накладывать тфилин и сможет соблюдать субботу и кашрут[26].
Сын обещал, и отец удивил его неожиданным подарком – парой отличных сапог, в точности подходящих для работы на земле.
«Ну как по мне мерили! – удивлялся Нахум, когда, примеряя их, прохаживался туда-сюда, улыбаясь счастливой детской улыбкой. – Такие удобные, а сапожник даже мерки не снимал!»
И рав Элиягу, в свой черед, улыбнулся сыну доброй отеческой улыбкой и не открыл ему, что однажды ночью, когда Нахум спал непробудным сном, он пригласил в дом сапожника и они вдвоем осторожно приоткрыли ноги юноши, так что тот даже не почувствовал. Отец держал в руке большую свечу, а сапожник обрисовывал ступни сына на картоне и измерял окружность лодыжки и мышцы голени, а также расстояние от пяток до колен на каждой ноге отдельно, потому что ноги, как всем известно, отличаются одна от другой.
Эта сцена: юноша лежит с закрытыми глазами, тени пляшут на стенах, сапожник склонился над неподвижным телом, снимая какие-то мерки, – вызвала у рава Натана такое волнение и страх, что он выбежал в другую комнату, чтобы там вволю выплакаться и успокоиться, потом умыл лицо и только тогда вернулся. Но сейчас, когда Нахум натянул сапоги и так обрадовался, рав Элиягу только улыбнулся, и заключил сына в свои объятья, и держал так, пока снова не наполнился
«Шатер Иакова», «пустыня Измаила» и «поле Исава» – в Библии о первенце Авраама Измаиле (изгнанном вместе с его матерью Агарью в пустыню) сказано, что он «вырос, и стал жить в пустыне, и сделался стрелком из лука» (Быт. 21, 20), а первенец Исаака Исав (продавший первородство за чечевичную похлебку) именуется «человеком, искусным в звероловстве, человеком полей» (Быт. 25, 27). Этим кочевникам противопоставляется оседлый человек Иаков (прародитель всех двенадцати колен Израилевых), который, по Библии, был «человеком кротким, живущим в шатрах» (Быт. 25, 27). Но в Талмуде этот «шатер Иакова» толкуется уже не только как жилище, но и как символ «дома учения», где Иаков учился «мудрости Божьей».
Братья Иосифа пасли скот на пастбищах Шхема (Сихема), и Иосиф нашел их в Дотане (Дофане), где они кинули его в яму, перед тем как продать в рабство.
Шойхет – резник, знающий правила ритуального убоя скота и обработки мяса; миква – бассейн для ритуального омовения.
Имеется в виду барон Эдмон де Ротшильд.
Миньян – установленное законами иудаизма минимальное число взрослых мужчин для групповой молитвы; тфилин – накладываемые во время молитвы коробочки на ремешках с вложенным в них текстом Торы; кашрут – предписанные законами иудаизма правила приготовления пищи.
