rel="nofollow" href="#n_3" type="note">[3]. А там тттакое твориться, – он ухватился обеими руками за голову, – герметичной оболочки реактора – как ннни бывало, всё снесло на хрен подчистую; обстройка реакторного отделения вся ррразрушена до основания, пппредставляешь, что делается, – тут он опять прервался и глубоко затянулся Папиросой, – кхе… кхе… потом начался пожар кровли машинного зала, такого пожара я ещё не видел, – он сделал большие глаза. – Всё гггорело, – глядя на Егора, прохрипел Терещенко.
– Я побачив, – взволнованно продолжал он, размахивая руками, – як пппроехали до блоку перші пожежні розрахунки, вони явно чули і розриви, у всякому разі, я так думаю. Это машины из караула ВПЧ-2, я їх сразу узнал; через пару хвилин ппприбили машини з Прип’яти, точно не помню скільки, але багато, може навіть все, що є в містіi[4]. Во всяком случае, – продолжал он, – столько мммного пожарных машин я ещё не видел. Кккороче, пожарники сразу занялись ррреакторным отделением, а затем и крышей третьего энергоблока, огонь уже полыхал вовсю и там. Только мне непонятно было одно…
Прервав свой разговор, он вдруг неожиданно задумался.
– Что именно непонятно, Николай Степанович? – взволнованно глядя на него, переспросил Егор.
– Почему все пппожарники, кхе… кхе… работали без должных средств защиты! – последнее слово он выделил интонацией особо. – Кидались в самое пекло реактора, а на них не было ни одного кккостюма химзащиты. – Тут он начал странно размахивать руками. – Как так, – возмущённо восклицал он, – там же, наверне, радиация!
Слушая своего собеседника, Егору почему-то стало жалко этого человека; возможно, потому, что он пережил ядерный взрыв, а может, потому, что он совершенно не думал о себе, а переживал о тех людях, что выполняли свой долг. В этот трагический момент в его словах и рассуждениях не просто проскальзывала, а отождествлялась сама человечность, более того, при всех обстоятельствах он не боялся отяготить себя гуманностью. Сомов смотрел на него удивлёнными глазами и не знал, что сказать. Сострадание этого человека к пострадавшим пожарникам (хотя он сам был пострадавший) вызывало нечто большее, нежели просто уважение. Не веря своим глазам, пребывая в этом аду, он и сам бы хотел задать множество вопросов: «Как так получилось, что люди, обслуживающие атомную станцию, не имеют соответствующей защиты?! Ведь защита – это не только «защита» сама по себе, это ведь ещё и культура, новое мышление, если мы хотим жить в новом атомном веке. Может быть, это происходит потому, – отвечал он как бы сам себе, – что все те, кто разрабатывает подобного рода объекты, не совсем понимают, с чем имеют дело?! Почему они так безответственно подходят к жизни других людей, к безопасности государства?!»
– Я тут же бросился к телефону, кхе… кхе, а что я мог ещё сссделать, – как бы оправдываясь за свои действия, сказал Николай Степанович, – и стал звонить в разные места дежурным, – тут он замешкался, – но никто не отвечал, представляешь!
Я увидел, как пппроехали к блоку первые пожарные расчёты, они явно услышали тоже взрывы, во всяком случае, я так думаю. Это были машины из караула ВПЧ-2, я их сразу узнал; через пару минут ппприбыли машины с Припяти, точно не помню сколько, но много, может, даже все, что есть в городе (укр.).
