встретили Артура, возвращавшегося к прерванному занятию, и Уолтер спросил, что стало с нарушителем спокойствия.
– Убежал домой, – ответил Артур, широко улыбаясь. – Полетел как стрела, выпущенная из лука. Мог бы зайца убить. – И пошел к своему пиву.
– Для обеда еще рановато, – сказал Уолтер. – Давайте вдоль реки и потом по луговой дорожке – домой. Простите за скандал, но, наверное, вы в своей работе привыкли к разным темпераментам.
– Ну, меня, конечно, обзывали по-всякому, но до сих пор никто ничем в меня не бросал.
– Могу поклясться, что и «Люцифером со Среднего Запада» до этого никто не догадался вас назвать. – Уолтер остановился, облокотился на перила моста под Милл-Хаусом и стал смотреть на отражение вечерней зари в водах Рашмер. – Быть может, старинная поговорка права и невозможно любить, не теряя головы. Когда испытываешь к кому-нибудь такую привязанность, как Серж к Тоби Таллису, наверное, перестаешь здраво судить о предмете.
– «Здраво»? – едко заметил Сирл.
– Да, все теряет свои истинные пропорции. Что, как мне кажется, является утратой здравомыслия.
Сирл долго молчал, уставившись на гладкие воды реки, которая медленно текла в сторону моста, а потом ударялась о него и начинала неожиданно истерично бурлить под ним, как всякая вода, наткнувшаяся на препятствие на своем пути.
– Здраво, – повторил Сирл, глядя на то место, где река теряла свободу и засасывалась в дренажную трубу.
– Я не говорю, что этот парень сумасшедший, – продолжал Уолтер. – Просто он утерял здравый смысл.
– А здравый смысл – такое уж необходимое качество?
– Изумительное качество.
– Ничего великого не родилось из здравого смысла, – заметил Сирл.
– Напротив. Отсутствие здравого смысла виновато практически во всяком зле в жизни человека – во всем, начиная с войн и кончая нежеланием ездить в автобусах. Я вижу свет в Милл-Хаусе. Должно быть, Марта вернулась.
Они посмотрели вверх на нависшую над ними светлую массу дома, блестевшую в начинающихся сумерках, как блестит бледный цветок. Ту сторону дома, которая смотрела на реку, заливал свет из окна. В еще не совсем погасшем свете дня он казался ярко-желтым.
– Именно такой свет любит Лиз, – произнес Сирл.
– Лиз?
– Она любит, когда при дневном свете освещение кажется золотым. До того как темнота превратит его в белое.
Уолтеру впервые пришлось подумать о Сирле в связи с Лиз. До сих пор ему и в голову не приходило думать о них вместе, потому что он ни в коей мере не испытывал собственнических чувств по отношению к Лиз. Такое отсутствие собственничества можно было бы счесть добродетелью, не проистекай оно из того факта, что Уолтер воспринимал Лиз как нечто само собой разумеющееся. Если бы каким-либо гипнотическим способом можно было вытащить наружу глубинное подсознание Уолтера, обнаружилось бы, что он считает,
