сказала она, – мы не поедем вместе…
«Сейчас она скажет» – подумал он.
– Я люблю другого человека… – Она сказала эту жуткую глупую фразу.
Кронову стало странно. Ему даже не было горько тогда. Просто ему казалось, что он все это уже слышал, что все это уже было и она уже когда-то говорила ему все это.
Он встал и, засунув руки в карманы, каким-то странным шагом, прыгая с каблука на носок, начал ходить по комнате. Потом она заговорила. Она, видно, приготовила свою речь.
Она сказала, что все время у нее с ним было «чувство одиночества».
– Я всегда чувствовала…, что ты меня обижаешь, и, самое страшное, ты никогда не понимал, когда ты меня обижал. У нас разная кожа. Ты все время думал о себе… чтобы тебе быть свободным, чтобы тебе было хорошо, ты раздражался, когда было плохо тебе. Ты никогда не думал о нас двоих… и о нас троих. С тобой всегда было тяжело разговаривать. Я говорила и все время видела у тебя пустые глаза. Ты выключался… тотчас, как только тебя не интересовало то, что я говорю. Я стала сварливой. После каждой нашей ругани я вспоминала свои слова, и мне было жутко, что я их произносила…
И я думала, до чего же надо довести женщину, чтобы она стала грубой кухаркой… До чего надо довести женщину, чтобы она стала такой неинтересной… Я уже начала думать, что я такая и есть…
– С кем же ты узнала, что ты другая?
– Это неважно…
И вдруг сказала очень мягко:
– Зачем нам жить вместе?.. Любовь? Ее уже нет… Алеша? Но ведь все равно это случится. Не сейчас, так потом… А жить в такой безрадостной семье… И для Алеши это тоже не надо.
Кронов смотрел на нее. Она сидела очень красивая, ноги у нее были стройные, высокие и плотно и тяжело лежали в короткой юбке. Он ужасно хотел дотронуться до этих ног, но это все было теперь не его. Но он… он ее любил! Так любил, что сейчас готов унижаться.
Она заплакала.
– Что ты плачешь? – спросил он.
– Это неважно… это уже тебя не касается…
Она шмыгала носом, совсем как мальчик Алеша…
– Что ж ты плачешь, если ты меня не любишь?
– Мы жили вместе три года… Если даже просто жить с человеком три года… и то привыкаешь…
Она плакала и не вытирала слезы. Потом она еще говорила и опять плакала…
Она сказала, что перестала с ним чувствовать себя женщиной и что Кронов давно не говорил ей «слова». Сначала он попросту не понял, что такое эти самые «слова». Но потом выяснилось, что разговор шел о нежных словах, которые он перестал ей говорить.
Он тотчас представил, как он называет ее «моей рыбочкой» или «заинькой»…
– Что ты смеешься? – крикнула она.
– Я не знал, что это так важно, – ответил Кронов. – Я выучил бы все эти слова. Я бы называл тебя «дорогая, милочка, пташка…». Я бы называл тебя «лапочка, золотце»…
Он говорил
