всего, нужно платить за квартиру и покупать дрова, так как здесь все готовят в печке, а керосина нет. Что хочешь, то и делай, но нам необходимо вернуться в Москву, жить здесь невозможно. Кроме того, Варвара Павловна (тетка Димитрия – Н.В.) пишет, что ты можешь приехать, но не хочешь. Я не понимаю, мой милый, почему ты мне не пишешь, может быть, сердишься? Не на что! Любимый! Позаботься немножко обо мне, если это можно. Если мы не уедем отсюда, то не знаю, что будем делать. Придется Олечку на руки – и суму через плечо. Только ведь теперь никто не подаст…
До свиданья, мой родной. Целую тебя крепко, мой милый Димушка.
Твоя жена Тамара».
Специально помещаю именно здесь Тамарину (она слева) детскую фотографию, примерно 1923 года, потому что тогда, в период НЭПа, ее родителям, наверное, казалось, что самое страшное уже пережили, и можно надеяться на безоблачное счастье для дочки впереди:
(Есть некоторые вещи, которые меня почему-то тревожат, бередят в душе что-то, мало кому знакомое… Вот вторая девочка, что справа на фотографии… Как будто, постарше маленькой Томочки на пару лет… Случайная ее подружка? Кузина? На обратной стороне фотокарточки корявым детским почерком фиолетовыми чернилами нацарапано: «Тома и Надя». У Томиной матери Капитолины было пять сестер – чья-то из них дочка? Лицом и статью не похожа на Тамару вовсе… Глаза очень печальные. И – шальная мысль: а вдруг кто-то взрослый, давно и прочно состоявшийся, лениво перелистывая эту книгу, вдруг ойкнет и вскрикнет по-детски: «Бабушка! Смотрите, в этой книжке моя бабушка с какой-то девочкой!». А может, Надежда умерла молодой. Или погибла на грядущей войне. Или прожила долгую, плодотворную жизнь, и эти светлые глаза на пухлом личике – глаза будущего известного ученого, художника или счастливой многодетной матери, богатой бабушки и прабабушки… Вот именно это меня всегда на старых фотографиях цепляло: не тот, к кому должно быть «законно» приковано внимание, а некто, случайно, лишь на миг примостившийся к «ценной» для смотрящего жизни или даже просто тенью мелькнувший рядом…)
«Кинель-Черкассы
24 апреля 1942 г.
Мой дорогой, мой любимый Димуша!
Сегодня получила твое письмо от 12 апреля. Это такое хорошее письмо, какого я давно не получала. Оно на некоторое время снова вернуло мне душевные силы. Знаешь, родной, когда долго не получаешь от тебя писем, то охватывает такая ужасная тоска, ну, просто нет сил. Я тебе писала, мой хороший, что жить нам очень трудно и очень бы хотелось уехать в Москву. Но, любимый, я тогда еще не знала, что ты занят своей работой, и я совсем не хочу, родной мой, чтобы забота о нас могла бы помешать тебе. И кроме того, роднуша мой ненаглядный, меня печалит, хотя ты и пишешь, что ты здоров, но я чувствую и знаю, что ты просто хочешь, чтобы я не беспокоилась о тебе. Милый! Мы еще можем прожить здесь некоторое время, и ты отбрось пока от себя эту заботу. Я не хочу, чтобы она тебе помешала в твоих делах. Мы как-нибудь проживем. Скоро начнется работа в колхозе,
