что-то кричит. Я ничего не могу разобрать. Валега подает ленты одну за другой. Как быстро они пустеют. Кругом гильзы, ступить негде.
Давай еще! Еще… Еще… Валега! Он тащит ящик. У него смешно дрыгает зад – вправо, влево. Пот заливает глаза, теплый, липкий.
Давай!.. Давай!
Потом какое-то лицо – красное, без пилотки, лоснящееся.
– Разрешите, товарищ лейтенант.
– Уйди…
– Да вы ж ранены…
– Уйди…
Лицо исчезает, вместо него что-то белое, или желтое, или красное. Одно на другое находит. В кино бывает такое: расплывающиеся круги, а сверху надпись. Круги расширяются, становятся бледнее, бесцветнее. Дрожат. Потом вдруг нашатырь. Круги исчезают. Вместо них лицо. Золотой чуб, расстегнутый ворот, глаза, смеющиеся голубые глаза. Ширяевские глаза. И чуб ширяевский. И лампа с зеленым абажуром. И нашатырем воняет так, что плакать хочется.
– Узнаешь, инженер?
И голос ширяевский. И кто-то трясет, обнимает меня, и чей-то воротник лезет в рот – шершавый и колючий.
Ну конечно, это же наш блиндаж. И Валега. И Харламов. И Ширяев. Настоящий, живой, осязаемый, золоточубый Ширяев.
– Ну, узнаешь?
– Господи боже мой, конечно же.
– Ну слава богу.
– Слава богу.
Мы трясем друг другу руки и смеемся – и не знаем, что еще сказать. И все кругом почему-то смеются.
– Вы осторожнее, товарищ старший лейтенант, они же ранены. Совсем растрясете.
Это, конечно, Валега. Ширяев отмахивается:
– Какое там раненый. Сорвало кожу, и все. Завтра заживет.
Я чувствую слабость. Голова кружится. Особенно при поворотах.
– Пить хочешь?
Я не успеваю ответить, в зубах моих кисловатая жестянка, и что-то холодное, приятное разливается по всему телу.
– Откуда взялся, Ширяев?
– С луны свалился.
– Нет. Серьезно.
– Как – откуда? Получил назначение, и все. Комбатом в твой батальон. Недоволен?
Он ничуть не изменился. Даже не похудел. Такой же крепкий, ширококостый, подтянутый, в пилотке на одну бровь.
– А тебя малость того… подвело, – говорит он, и широкая белозубая улыбка никак не может сойти с его лица. – Не очень-то, по-видимому, отдыхаете.
– Да, насчет отдыха слабовато… Но погоди, погоди. Сейчас-то вы откуда взялись?
– Не все ли равно откуда? Взялись, и все.
– А фрицы?
– Фрицы – фрицами. Из оврага убежали. Двух пленных даже оставили.
– А вас много?
– Как сказать… Два батальона. Твой и третий. Человек пятьдесят.
– Пятьдесят?
– Пятьдесят.
– Врешь!
Он опять смеется. И все окружающие смеются.
– Чего же врать. По-твоему, много?
– А по-твоему?
– Как сказать…
– Стой…
