и так знали, о чем идет речь.
Мальчишки шли молча, и все трое были удручены. Молчание было так томительно, что даже Тимка не выдержал.
– А Ходуле еще будет! – вдруг сказал он грозно. – Поймаю.
– Верно, Капа! – обрадовался Валерка. – Ты позволь Ходуле и всем свищёвским за тебя колотовку дать.
– Сказал, кажется, нет! – отрезал Капка.
– Ну, пока ты командор, так мы обязанные, а уйдешь, так уж как сами знаем… Я так считаю, Тимка.
– И дам! – заключил Тимсон.
Ребята проводили Капку до самого дома. Маленькая Нюшка была одна. Она уже давно вернулась из детского сада; Рима, уходя, уложила ее спать, но Нюшке было страшно и скучно спать одной. Не успел Капка зажечь коптилку, как Нюшка закричала:
– А я еще вовсе не сплю! – и, живенько перевернувшись на живот, сползла тотчас с высокой постели на пол. – Капка, а отгадай, чего я сегодня ела?
Капка, стянув гимнастерку через голову, плескался под рукомойником.
– У нас в саду сегодня баранки давали, с маком. Целую дали и еще откусочек вот такой. – И Нюшка показала из сложенной щепотки кончик грязного указательного пальца. – Капа, чур, я полотенце буду держать, можно?
Держать полотенце, когда брат умывается, придя домой с работы, было почетной обязанностью и священным правом Нюшки. Она стояла чуточку в стороне у лоханки, над которой согнулся умывающийся Капка. А мылся он совсем как отец: шумно отплевывался, дул, фыркал и яростно тер шею.
– Ой, только не брызни смотри! Ты только смотри не брызгайся! – сказала Нюшка, ёжась и замирая.
Она знала, что сейчас Капка сполоснет руки и непременно обдаст ее холодными, щекотными брызгами. И конечно, Капка брызнул, и Нюшка, делано визжа, бросив на руки брату полотенце, стала размазывать воду по лицу, заботливо вытирать рубашонку.
– Ну тебя… Всю избрызгал! Какой ты, Капка, баловной!
Потом Капка вынул из кармана тщательно завернутые в газету две черносливины.
– На́, Нюша, это у нас в столовке компот давали. Одна моя, а другая Шурки Васенина – он чернослив все равно не ест, дурной такой.
– А Рима мне сегодня колобушечку медовую купила.
И тебе одну оставила.
Колобушки из очищенных семечек подсолнуха, зажаренных на меду, были любимейшим лакомством затонских ребят. У Капки даже глаза разгорелись.
– А Рима-то ела сама? – спросил он, глотая набежавшую слюну.
– Ела, ела, правда ела! – заторопилась Нюшка, помня, что старшая сестра наказывала ей именно так ответить Капке.
А сама она глаз не сводила с зернистого шарика, который лежал на блюдечке, отливая медовым золотом.
– Капа… дай куснуть разочек…
– Нюшка, мне чего-то неохота, ешь все, – сказал Капка.
Нюша зажала рот обеими руками и замотала головой.
– М!.. М!.. Ешь сам, – промычала она в ладошку,
