предполагает, а господь располагает.
– Вы, ваше сиятельство, не господь.
– Да уж, бог миловал, – хохотнул я, чувствуя, как почему-то поднимается настроение.
Хотя вполне понятно, почему оно поднимается. Я четверть суток прожил, как Капитан Чейн. Влез на заброшенный завод, пережил взрыв, ранение, любовь прекрасной дамы, допросил пленного, утёр нос матёрым профессионалам. Кровь-то кипит. Это вам не в Академии штаны просиживать.
Впрочем, надо признать, полгода учёбы в Академии нанесли моим штанам куда меньший урон, чем одна эта ночь.
Платон, верный традиции, приехал на такси. Водитель дождался нас и, выслушав новый адрес, ударил по газам.
– Что же вам потребовалось от прорицательницы? – спросил Платон, поставив завесу от прослушивания. – Что происходит, Константин Александрович?
– Ты же помнишь, как я дал Вишневскому задание копать под завод? – спросил я, с удовольствием глядя в простое, не «тонированное» окно.
– Разумеется.
– Ну, вот он и копнул. После чего пропал без вести. Скорее всего, погиб. Сегодня я забрался на этот завод, нашёл там чемодан Вишневского, с которым он не расставался. И весьма тонкий намёк на то, что ребята, под которых я копаю, знают, что копаю – я.
– Полагаю, эхо этого тонкого намёка сегодня ночью слышал весь Петербург?
– Да, его, – кивнул я.
– Вы-то хоть целы?
– Клавдия меня подлатала, жить буду, – отмахнулся я; о ранении напоминала только тающая боль в левом бицепсе, как будто ударился обо что-то. – А вот этим сукиным детям я такой гарантии уже дать не могу. Перевешаю всех. И, поскольку ниточек они мне не оставили, я сделаю смелое предположение, что в одном Петербурге не могут совершенно независимо друг у друга действовать две организации такого масштаба. Они связаны. Просто одни действуют через политику, а другие – через магию. И если не получается копать под одних – значит, нужно копать под других. Потому мы и едем к прорицательнице.
– Я мало что понял, – признался Платон.
– Тебе пока и не нужно, – утешил я. – Знай одно: я делаю всё, что в моих силах, и даже больше.
– Вот этому – верю охотно.
Мы подъехали к знакомой хибаре уже засветло. Платон остался в машине – я настоял. А сам вошёл внутрь.
С прошлого визита здесь ничего не изменилось. Всё та же затхлость, травы, свисающие тут и там, огонь в печурке. Только хозяйка лежала на тахте, а не сидела на двух стульях одновременно.
– Прошу прощения за ранний визит, – громко сказал я. – Дело срочное.
Старуха не шелохнулась. У меня нехорошо ёкнуло сердце. Этого ещё не хватало… Что ж, на месте этих сукиных детей я бы, конечно, тоже постарался устранить всех прорицателей. Или прибрать их поближе к себе.
– Бабка Мурашиха? – позвал я громче. – Вы… в порядке?
Подошёл к тахте, заглянул в лицо бабке и отшатнулся. Глаза были открыты, но закатились. На
