уже август. Да и пасмурно.
Губкин досадливо отмахнулся и пошел к полковнику. После короткого разговора Дубасов стал зычным голосом отдавать распоряжения насчет подготовки к ночлегу. Офицеры, державшие на мушке сбившихся в кучу женщин, разделились. Часть их осталась с заключенными, приказав тем сесть на землю. Другие побежали разводить костры и ставить палатки. Почему-то всего две.
Я смотрел на эти действия, но думал совсем о другом. Я вспоминал свой разговор с профессором, когда почти в открытую обвинил его в том, что он взял в качестве подсобных рабочих женщин. Но я многого не знал, и позже вынужден был признать свою неправоту. И вот теперь я еще раз убедился, какой же на самом деле хороший человек Губкин. Он не просто переживал за несчастных женщин, он сам чуть не бросился под пули, лишь бы в них не стреляли. Да что там женщины – он и за офицерика этого безмозглого вступился. А ведь, говоря откровенно, я бы не очень и пожалел, если бы полковник того расстрелял. В конце концов, было за что. Смерть за смерть, все справедливо.
Как оказалось, одна палатка предназначались для нас с Губкиным и Дубасовым, а вторая – для офицеров охраны, свободных от несения караула. Женщин рассадили вокруг центрального костра, еще шесть горело по окружности поляны.
Снова заморосил дождь. Поужинав, как и все мы, перловой кашей с редкими волокнами тушеной говядины, женщины легли там, где и сидели, тесно прижавшись друг к другу. Глядя на них, мокнувших под дождем, мне было стыдно залезать в палатку. Но и оставшись под ночным мокрым небом, я бы ничуть не облегчил их участь. К тому же, меня позвал недовольный голос профессора:
– Иван Игоревич! Где вы там? Учтите, подъем в пять утра.
Утро выдалось солнечным. Мне всегда нравился северный лес – невысокий, редкий, очень легкий, воздушный, будто ручное плетение. Катя любила вязать крючком белые ажурные салфетки под вазы. Вот и этот утренний лес был словно связан из кривоватых стволов берез и длинных ярких лучей утреннего солнца.
Настроение мое было под стать этой идиллии. До тех пор, пока взгляд не наткнулся на земляной холмик с краю поляны.
Позавтракали очень быстро. Столь же быстро собрались и тронулись в путь. Я шел впереди, отыскивая изрядно заросшую тропку. Порой она и вовсе пропадала, и тогда приходилось идти наугад, выбирая наиболее удобные проходы между деревьями, кустами и большими камнями, которые стали попадаться все чаще.
Идти пришлось в гору, и хоть уклон был не слишком крут, я старался сдерживать шаг, чтобы не так уставали идущие позади женщины. К тому же, они несли за спинами тару под нефть. Она была не очень тяжелой, но все-таки. Пустая бочка весила около двадцати килограммов, я узнал специально. Каждая из них была обмотана веревкой, концы которой, переброшенные через плечи, кто-то из женщин связал на груди, кто-то просто держал руками. Постоянно оглядываясь, я видел, как то одна, то другая из заключенных нагибались, чтобы сорвать и бросить в рот горсть спелой черники, щедро усыпавшей склон. Охранники покрикивали
