может, это вообще одно и то же. Она любила меня. Я купался в ее любви. И в то же время мы ясно ощущали приближение смерти. До сих пор слышу скрип той телеги, запряженной буйволами… Эти звуки так глубоко запечатлелись в моей памяти, что, кажется, они останутся со мной навсегда. Может быть, когда я буду умирать, я вновь услышу этот скрип.
Нани держала меня за руку, я затаил дыхание. И хотя я не понимал, что происходит, я чувствовал, что вот-вот случится что-то очень важное. Я держал голову дедушки на коленях, а руками касался его груди и ощущал, как медленно, очень медленно угасает его дыхание. Когда его грудь стала совсем неподвижной, я сказал бабушке:
– Нани, кажется, он не дышит.
Она ответила:
– Все в порядке, не бойся. Он прожил хорошую жизнь. Лучшего и желать нельзя.
И добавила:
– Запомни: никогда не желай большего. Всегда достаточно того, что есть. Прошу тебя, не забывай об этом.
Первые семь лет – самые важные в жизни. Никогда больше у человека не бывает стольких возможностей. В эти семь лет решается, какими станут остальные семьдесят. В этом возрасте закладывается самая основа личности. И по странному стечению обстоятельств судьба уберегла меня от моих родителей. Когда я вновь переехал в их дом, я уже был самостоятельным и независимым. Я научился летать. Я знал, что у меня есть крылья, и чтобы взлететь, мне не нужна ничья помощь. К тому времени в моем распоряжении было все небо.
Я никогда с ними не советовался, и даже если они и учили меня чему-то, я никогда их не слушал. Я говорил: «Это оскорбительно. Неужели вы считаете, что я сам не справлюсь? Я понимаю, что нет ничего плохого в том, что вы хотите меня чему-то научить, за это я вам благодарен, но вы не понимаете одного: я могу это сделать сам. Дайте мне возможность себя проявить. Просто не мешайте».
В те семь лет я стал настоящим индивидуалистом. Никто не мог навязать мне свое мнение.
Лавка моего отца находилась на первом этаже дома, в котором мы жили. В Индии так всегда: дом и магазин располагаются в одном месте, чтобы легче было управлять. По дороге домой я проходил лавку, закрыв глаза.
Отец как-то сказал:
– Странный ты какой-то. Все время проходишь лавку, зажмурившись. Здесь идти-то нечего, метра четыре от силы. Это что, ритуал какой-то особый?
– Что-то в этом роде, – ответил я. – Не хочу, чтобы эта лавка погубила меня так же, как тебя. Вот я и закрываю глаза. Мне вообще все равно, что здесь происходит, абсолютно неинтересно!
Надо сказать, что это была одна из лучших суконных лавок в городе. Там продавались самые красивые ткани. Но я никогда не смотрел по сторонам. Просто зажмуривался и шел дальше.
– Но тебе не обязательно закрывать глаза, здесь нет ничего плохого, – возразил отец.
– Кто его знает, – ответил я. – Все это отвлекает, а я не хочу отвлекаться.
Я был старшим сыном, и отец, естественно, хотел, чтобы я ему помогал. Он мечтал о том, что я выучусь, вернусь обратно и возьму управление
