Айзенман и, добившись уединения с Федором, принялся выворачивать из него душу. О поисках стрелка носатый даже не помышлял.
– Бросьте, Вольф! Под описанные вами приметы – худой, невысокого роста, темноволосый, с хромотой на правую ногу – подойдет половина мужчин Гамбурга. Тем более, лица не запомнили. Вас не убили – радуйтесь! А пока давайте еще раз пройдемся по вашей истории.
Когда Федор повторил, чтобы отцепиться, и дошел до момента покушения, Айзенман уточнил:
– Вы говорили, что человек с пистолетом что-то вам сказал?
– Не говорил. Но, похоже, вы осведомлены лучше меня. В том числе, что у преступника был пистолет, а не револьвер.
– Тут я ни в чем не могу быть уверен, – парировал инспектор. – Пуля прошла навылет – не определить, из какого оружия стреляли. Что же касается слов, то редко кого убивают просто так, словно собаку. Говорят «жизнь или кошелек». А если кто-то хотел прикончить именно вас, непременно скажет: умри, Клаус!
– Он назвал другое имя.
– Какое же?
Федор мог прервать диалог в любой миг, сославшись на слабость и температуру. Но полицейский наверняка знал что-то важное. Пришлось продолжить неприятную и опасную игру.
– Он назвал русскую фамилию «Кошкин». Так, будто бы окликнул меня.
– Он принял вас за Кошкина?
– Я не знаю. И тем более, не знаю, кто этот Кошкин.
Айзенманн изобразил веселье.
– Ну же, Клаус! Кошкин – главный герой войны с Рейхом у русских. Не придуривайтесь. Каждый нужник в Петрограде был обклеен плакатами после его героической гибели. Князь, Осененный!
– Ничем не могу помочь, герр инспектор. В день моего первого и последнего вылета на аэроплане ничего подобного в русских сортирах я не замечал.
– Возможно. Потому что он объявлен погибшим под Ригой ровно в тот день, когда наши отступающие войска подобрали вас точно в том же месте, – Айзенманн приблизился вплотную и положил пятерню на плечо допрашиваемого. – Я не верю в совпадение! Признайтесь, наконец. Вы – Кошкин?
– Да! Признаюсь. А теперь быстро принесите русскому князю коньяку и сигару. Не то проткну ледяной иглой. Или какие там таланты у вашего Кошкина?
Федор стряхнул его руку с плеча.
Полицейский зашипел как кобра, распустившая капюшон. Решился бы он ударить раненого – неизвестно, потому что открылась дверь, и санитар с мятым лицом потребовал срочно освободить прозекторскую.
– Мы еще вернемся к этому разговору, Вольф!
– Добавляйте тогда «ваша светлость». Или «ваше сиятельство». Не знаю, как у русских, – бросил Федор вслед.
– Потрясающе! – оценил Друг. – Знаешь, я тобой горжусь. Нет, правда. Когда познакомились, ты едва пару слов мог связать. Перед начальством робел. А сейчас отбрил хама-фараона так, что я
