style="font-size:15px;"> – Я не спрашивал. – Туман снова перевел взгляд на Пороха, прищурился и негромко спросил: – Он не будет против моего участия в расследовании?
– А почему он должен быть против? – удивился комендант.
– Это дело стало слишком личным, – объяснил Берецкий. – А я – чужак.
– Ты – ликтор.
– В первую очередь я – чужак, который будет лезть грязными лапами в расследование смерти отличного парня. – Туман помолчал. – Я уже попадал в подобные обстоятельства.
– Понятно, – ответил Куманин излюбленным словечком собеседника, после чего продолжил: – Порох не будет против. Шамиль был одним из нас, поэтому нет сейчас важнее задачи, чем найти суку и…
– Выдрать экскаватором сердце, я помню.
– Да.
– Вас устроит, если я просто убью людоеда? – Берецкий зашелся в кашле, приложил руку к маске, но приставлять ее к лицу не стал, чтобы не разрывать реплику. – Мертвый людоед для меня все равно что пойманный.
– Устроит. – Комендант помолчал. – Эшелон идет до Белозерска шесть часов, это – твое время.
– Почему вы считаете, что людоед будет в эшелоне?
– Потому что это самый большой состав, который уходит сегодня, и я хочу, чтобы им занялся ты. Все остальное мы проверим сами.
– Мой гонорар?
– Моя признательность, двести радиотабл и бесплатный проезд до любой нашей станции.
– Пятьдесят радиотабл сейчас, это невозвращаемый аванс. Плата за беспокойство.
Небольшие радиоактивные ИП[1] для микрогенераторов Таля действительно походили на таблетки и ценились в Зандре почти так же высоко, как золото. Они служили и по прямому назначению, и в качестве второй валюты, и полсотни радиотабл можно было назвать весьма приличной суммой.
– Ты всегда такой наглый?
– В большинстве случаев я убиваю людоедов бесплатно, просто ради того, чтобы они сдохли, – спокойно объяснил Туман. – Позволь мне заработать на выгодном заказе.
– Ладно, – усмехнулся Куманин. – Договорились.
Вопреки ожиданиям, самыми страшными стали отнюдь не первые дни после Времени Света. Самыми кровавыми – да. Самыми шумными, грохочущими, переполненными смертью, страданием, болью, растерянностью… – да. Но не самыми страшными. Удар той короткой – всего на два часа – войны был стремителен, бояться было некогда, люди или погибли, или оказались заняты выживанием.
А страх… Страх нетороплив, он приходит потом…
А сначала был шок, непонимание происходящего, непонимание грандиозности катастрофы, ожидание «заявления правительства» и зализывание первых, самых жгучих ран. Еще была мысль, что «все наладится», что «нам помогут», что «это долго не продлится». Люди жили сиюминутными интересами, не отдавая себе отчет в том, что нужно беречь спасенные ресурсы, продовольствие, воду. Мало кто понял, что жизнь изменилась безвозвратно,
Источник питания.
