и металл разрушился… Случайность… В моем же деле случайностей нет, меня сознательно обманывают и подбрасывают улики. А теперь вопрос: кто виновен больше? Вы, отдавший свою ответственность на волю случая, или я, которого целенаправленно вводят в заблуждение изворотливые преступники? В каком случае речь действительно идет об ошибке?
Несколько секунд в купе царила тишина, прерываемая лишь равномерным постукиванием колес по рельсам, после чего Александра тихо ответила:
– Я об этом не думала.
– Никто не думает. – Берецкий рывком поднялся на ноги. – Всего хорошего.
Это был самый омерзительный сон, какой только можно представить. Страшный, как месть анархиста. Противный, как плененный падальщик. Отчетливый, как только отчеканенная монета. Пронзительный, как крик насаженной на клинок женщины, и злой, как цепной «баскервиль».
Омерзительный сон… повторяющийся из ночи в ночь.
Кастрюля супа на столе.
Ее вид заставлял кричать и просыпаться в холодном поту, тяжело дышать, глядя в равнодушную тьму, трясущимися руками переворачивать мокрую от слез подушку и долго лежать без сна.
Кастрюля супа на столе.
Очень простая кастрюля тусклого серого металла. Весьма приличной вместимости. Большая кастрюля с крышкой. Немного помятая, с двумя царапинами, но крепкая, не прохудившаяся.
Она стоит на столе, сбитом из плохо обработанных досок, на грубом, самодельном столе, какой можно увидеть в пещере, ставшей убежищем. Или в землянке. Или в подвале. Кастрюля не подходит убежищу, несмотря на вмятину и царапины, она явно дорогая, ее место – на превосходно оборудованной кухне загородного дома, но все изменилось, и теперь она на грубом столе. Справа от нее блестит перепачканный жирным бульоном половник. А рядом с половником – нож. Большой кухонный нож, лезвие которого покрыто засохшей кровью.
И кухонный топорик. Тоже испачканный.
Пахнет мясным супом. Пахнет до одури вкусно. Настолько вкусно, что начинает тошнить.
От голода.
И от взгляда на перепачканный в крови нож.
Но запах супа сводит его с ума…
Он голоден. Он страшно голоден, и потому подходит к столу. Он знает, что ни в коем случае нельзя открывать крышку и заглядывать в кастрюлю. И еще он знает, с первой секунды проклятого сна знает, что обязательно заглянет.
Поднимет крышку.
И увидит то, что заставляет его кричать и просыпаться. Увидит то, из-за чего у него, лютого и беспощадного, льются слезы. Увидит то, из-за чего он каждое утро хочет себя убить.
– Лихо ты их отбрил, – вполголоса одобрил Порох, когда они вновь оказались в тамбуре. Туман по обыкновению задержался подышать – в последнее время его кашель усилился, и здоровяк затеял разговор. – Вообще непонятно, как эти чистоплюи выжили в Зандре. Ошибка, мать ее! Как вы себя
