прохода. Пихали, обзывали «уродом». Большинству людей не хочется думать и делать выбор самим, им приятно, когда за них решают.
Мне могло было бы стать легче, потому что теперь внимание Кристины переключилось на новенькую. Но не стало.
Всю весну я боролась с желанием подойти к Марте после школы.
Поговорить с ней.
Утешить.
Но я смотрела на себя в темном зеркале в школьном туалете – и думала, кто я такая? Кому нужно мое утешение? Мое тепло не имеет веса. Оно растворяется в холодном космосе пустых коридоров, всасывается в глянцевые зеленоватые стены, холодные как лягушачья кожа, и исчезает навсегда.
А может быть, это было всего лишь оправданием трусости и малодушия.
Человек, которого травят, чаще всего ограничен в выборе стратегий. Есть моя – выжидающая. Ждать, когда мучителю игра наскучит, или когда появится новая игрушка.
Но есть и другая. Жестокая и темная.
О которой я узнала чуть позже.
В первый день, в раздевалке вдруг раздался истеричный вскрик.
Я сама не видела, но слышала, как пересказывали другие – оказалось, что у Кристины, прямо внутри сумки лопнула сама собой бутылка с водой, и залила ее учебники, тетради, но самое страшное – косметичку. В пластиковую коробочку с дорогими тенями просочилась вода, и они превратились в бесполезную липкую кашицу.
Моя мама в таких случаях говорит, спасибо Богу, что взял деньгами.
Зачем, спрашивается, богу вообще нужны деньги?
На второй день в классе царило какое-то предпраздничное настроение. Каникулы с каждым днем становились чем-то все более реальным, и это пьянило, будоражило моих простаков одноклассников.
На третьем этаже, опершись на перила животом, стояла Марта, и, увидев ее, я почему-то замерла. Сумрачная сосредоточенность свернулась тенью в глубине ее медового глаза. Было жарко, поэтому форму никто уже не носил – а она стояла в пиджаке. Но когда она сцепила пальцы в напряженном, почти молитвенном жесте я увидела торчащий хвостик бинта, выглянувший из рукава.
Этот бинт на запястье всколыхнул осевшее на илистое дно моей памяти странное ночное воспоминание. Я до сих пор не решила – было ли это в действительности, или мне приснилось.
Воспоминание о том вечере, когда я, убегая от охранника, наткнулась левой рукой на торчащую арматуру. Ржавый штырь проехался по коже, оставив лиловую крапчатую борозду. Она набухала, и я боялась, что тонкий слой содранной кожи не сумеет удержать пульсирующую подземную реку. Дома сестра промыла ранку и замотала мне руку бинтом.
Ночью я проснулась от того, что кто-то трогал мою руку холодными влажными пальцами.
Воздух потяжелел. Онемев от страха, я приоткрыла глаза.
Моя собственная сестра – ее рот был приоткрыт, опущенные уголки губ подрагивали от возбуждения – медленно разматывала бинт.
Я не могла пошевелиться от страха.
Я – больше всех
