в Навь без страха, чист он перед Сварогом. Может статься, оглядит Сварог небесный Торчинову жизнь и возьмёт к себе в Ирий.
Зоряна, приготовив едомое, уходила в лес, на луга. Собирала душицу, пустырник, горец, красную травицу, копала коренья кукушкиных слёз. Студенец же заготавливал дрова. Пищу для священных костров наготовил, жители с жатвой управятся, привезут. Но и для себя надо озаботиться. Зима длинная, без дров скучно станет. Возвращался в святилище под вечер голодный, потный, усталый.
3
От натруженного мужского тела исходил терпкий запах. Зоряна поливала воду в подставленные пригоршни, лила на лохматую голову, смеясь, опрокидывала берестяной черпачок на лоснящуюся потом спину. Студенец потешно вздрагивал, гоготал довольно. Четвёртое лето не касалась Зоряна мужской плоти. Глядела на Студенца, усмехалась про себя. Экий парнище вымахал, а бестолковый, как телок. Неужто не манят женские ласки? И не стара она вовсе, на сколько лет всего и старше? Или не глянется ему? Так и знакомств с жёнами и девами не водит. Или боится её? Видно, строга чрезмерно. Неужто так и пройдёт её век, и не познает того, что богами жёнам назначено? Сколько раз видела, как счастьем светятся материнские глаза. Неужто не познает она того же, не прильнёт к груди, не загулькает, не забулькает её кровиночка, её дитятко? Прав мудрый Торчин. Рады ей люди, почёт оказывают. Да ведь и ей хочется того же, что все жёны имеют. Чтоб мужик стиснул, приголубил, и чтоб дитятко своё, родное у неё было. Лучше б доченьку. Уж она бы её всему обучила.
Студенец, не дождавшись очередной порции воды, поднял голову. Зоряна стояла, прикусив губу.
– Ты чего? – молвил и осёкся, встретив странный взгляд женщины.
От того взгляда огнём полыхнуло в груди. Студенец сапнул, пробормотал запинаясь:
– Ты чего… глядишь так?
Зоряна усмехнулась, вылила оставшуюся воду, подала убрус, взгляд не прятала. Студенец словно впервые увидел натянутую на груди сорочку, сочные, что спелое вишенье, губы.
– Солнце сядет, стемняется, выходи. Пойдём в поля.
Обтёршись, Студенец отдал убрус, глянул в глаза, молвил с замиранием:
– Торчину тяжело ходить, видит едва. Под руки вести придётся.
Зоряна едва не расхохоталась.
– Вдвоём пойдём. Траву особую покажу, при месяце собирают.
– Ладно. Торчину всё ж скажу, может, тоже соберётся.
– О-о! Не говори ничего Торчину. Стемняется – и выходи.
Сияние молодого месяца мягко ложилось на вершинки копёшек. Сами копёшки чернели кучами. Миновали одну, другую. Зоряна остановилась, велела:
– Сними снопы, сложи на землю.
Студенца охватило нетерпение, накалывая в темноте руки, снял снопы. Зоряна набросила ряднушку, спустила с бёдер понёву. Горячие руки повлекли Студенца.
– Иди же, иди, любый мой. Заласкаю,
