годах, относится к области недостоверных слухов. Говорят, у него была одна из самых больших коллекций старого кино: зубры Горбушки, когда им заказывали что-то редкое, переписывали фильм у Магомаева. Говорят, он часто появлялся в форуме на собственном сайте – иногда ради того, чтобы пожелать юзерам спокойной ночи; ему можно было показать свои стихи или попросить совета по житейским делам – и он отвечал, оценивал, советовал; самым поверхностным поиском по блогам можно найти совсем юных людей, детей почти, которые чувствуют себя осиротевшими, оттого что к ним на связь не выйдет больше человек под ником МММ. Что точно известно – он жил в Леонтьевском переулке напротив азербайджанского посольства, занимался рисованием и много курил.
Из разрозненных слухов складывается образ, вполне адекватный наступившим временам: вот он сидит перед плазменной панелью, где мутузит врагов какой-нибудь Чак Норрис, затягивается десятой за вечер «Мальборо» и выстукивает на клавиатуре «Всем чмоки в этом чате». Многим уютнее от сознания того, что последние годы он провел в размягченно-расслабленном, лениво-сибаритском режиме. Но его голос, который и в формате mp3 остается таким же твердым, властным, беспрекословным, дает понять, что это не так: он был человеком принципиально иной природы.
Можно сказать «талант» и на том успокоиться – но Максим Галкин тоже талантлив. Авторы, близкие к газете «Завтра», считают, что он был осколком Великой империи, хранителем ее духа – но c Магомаевым, даже когда он исполняет «Малую Землю», плохо вяжется все велико-советско-державное; возможно, поэтому уход Магомаева не вызывает обычных ностальгических переживаний – вот, дескать, раньше трава была зеленее и девки красивее. Известие о его смерти выглядит как сообщение о некоем величественном природном явлении – вроде схода ледника в Кармадоне.
Биография часто определяется не тем, что человек делает, – а тем, чего не делает: у Магомаева в этом смысле было почти античное чувство меры. Он всегда знал, где остановиться – так, чтобы потом не было стыдно: дружил с властями, но ничем не был им обязан, пел песни Гензбура и Сонни Боно – но через запятую с «Огромным небом» и «Вдоль по Питерской», не участвовал в «Неголубых огоньках» и «Старых песнях о главном», не фигурировал в капустниках, но и серьезным был до определенной степени – его пародии на Бейбутова и Бюль-Бюль оглы нетрудно найти на YouTube. И преждевременный его уход со сцены тоже, как кажется сейчас, не связан ни с изменившимся временем, ни с тем, что хотелось остаться в памяти молодым и красивым: просто дело было сделано ровно в той степени, в какой было нужно, продолжать записываться и выступать значило нарушить естественную гармонию.
Эта естественная гармония была не следствием сухого расчета, а – в полном соответствии с античным духом – живой стихийной силой. В нынешней русской попмузыке солнце фигурирует как естественный заменитель турбосолярия – оно существует для того, чтобы под
