ради чего я терпел ту пытку во время заседаний суда: не просто лишь осуждающие – гадливые, презрительные на меня взгляды со стороны присутствовавших. Желчь коих разбавляло только недоумение: ПОЧЕМУ? чего ты ради так сделал? какие ж основания это надо было тебе иметь, чтобы поступить столь подло?!
Они-то у меня как раз были. Ого, какие серьезные основания!..
Да только я про них говорить отказывался тогда жестко, тупо и наотрез.
Тем резче, чем упорней меня расспрашивали что обвинение, что защита.
А уж вездесущих представителей средств массовой информации – просто посылал, когда при моем появлении они начинали прямо-таки скандировать сей вопрос.
Ты думаешь, и для чего ж это я так запирался? Ответ простой. Иначе бы законники немедленно порешили: он хочет проканать как больной на голову. Они бы непременно умозаключили так и так только, если бы я изложил всю полностью и без купюр правду, как она есть!
А после такого вердикта ты точно бы уж не смог проникнуться доверием к тому, что я сообщаю здесь! Ты, пробегающий глазами сейчас эту мою предсмертную записку.
Поэтому даже пытка позором не заставила меня дать столь мощный повод к сомнению. Ведь и без того воспринять все то, что я собираюсь изложить ниже, будет нелегко как истинное свидетельство – то есть как правду буквальную, а не вымысел, вольный или невольный.
И вот, как я уже написал, это было основанием для того, чтобы я решил: пусть откровения мои начинаются только здесь. В пропитанной под завязку переживаниями неизбывного ужаса затхлой комнатке.
И пусть они предстанут глазам живых уже лишь после того, как я стану трупом.
Едва ли у кого возникнет желание посмеяться клятве, сказанной из могилы.
2
Я с первых же дней восхождения нашего восхищался им.
Да, буду называть его так. То есть местоимением.
Он.
Потому что я не могу… не получается у меня что-либо писать о нем, человеческое имя используя!
Не повинуется рука просто. После того кошмарного, что довелось мне о нем узнать. О нем и о подобных ему…
Такое чувство, что это было бы какое-то мерзкое извращение. Обозначать… его – именем человеческим.
Итак: ОН.
Хотя он был человеком. Не более. Он, так сказать, не превысил этот формат ни в единый миг.
Поскольку такового требовали от него правила его спорта. А выполнять их безукоризненно полагал он для себя делом чести.
Но тут меня занесло уже несколько вперед. Не буду пока рассказывать о его правилах и его спорте (точнее говоря – об ИХ спорте…). Поскольку – напоминаю себе – я должен излагать по порядку. Любое вкрапление сумбура может произвести впечатление: ага, у бедняги крыша поехала в ожидании казни. Погнал невразумительный бред и нет смысла продолжать читать дальше…
Прошу –
