советовали своему монарху отказаться от задуманного намерения, и 21-го мая 1726 г. в день, назначенный для отъезда Морица, перед ним предстал граф фон Мантейфель, со смущенным видом давший ем понять, что король желает, чтобы сын его оставался в Варшаве.
Уже одетый и вполне собравшийся в путь граф дожидался только рекомендательного письма, обещанного ему отцом к русской императрице.
– Это приказ? – спросил он.
– Кажется, да.
– Я не желал бы ослушаться короля; но, если я не поеду, все пропало.
Мантейфель понял, что молодой человек решился идти напролом и поспешил предупредить о том короля, но тот уже удалился в спальню и не мог его принять. Русские историки склонны думать, что в этот день Август умышленно ускорил час своего отхода ко сну, и, возможно, что они правы. Мориц действительно уехал в ту же ночь, простившись предварительно с некоторыми дамами и объявив им, что его «нелегко будет догнать». Потей дал ему конвой из ливонских драгун.
В это самое время Кампредон, покидая Россию, находился проездом в Митаве и там узнал о прибытии графа. Ему сообщили, «что Мориц остановился в доме барона Бера, расположенном по соседству с тем, где герцогиня Курляндская проводила лето; что он уже два раза посещал герцогиню и его женитьба, также как и избрание, не подлежат сомнению.
Действительно, Мориц не терял времени. Отказавшись в настоящее время от Петербурга, он решил покончить дело с Курляндией. При помощи денег Адриенны Лекуврер и г-жи Потей он образовал милицию; своими воинственными манерами он очаровал местное дворянство, в то время как его галантное обращение и красивая наружность заставляли таять от восторга толстую Анну. 1 июля со своим геройственным презрением к орфографии, составляющим неотъемлемую принадлежность его легендарной личности, он мог написать графу фон Фризен, тоже бывшему жениху m-lle Лёбен и женившемуся впоследствии на графине фон Козель, незаконной дочери Августа: «Я вас слишком люблю, дорогой граф, чтобы не поделиться с вами всеми своими новостями. Я избран наследным герцогом Курляндским, и мне поручено управление, пока герцог Фердинанд получит уведомление от короля».
Он воображал, что в Петербурге, как и в Варшаве, примирятся с совершившимся фактом. Между тем, происшедшие тем временем события вовсе не носили успокоительного характера. Под давлением негодующей польской шляхты, Август, которого сын непочтительно прозвал «королем на картинке» должен был послать ему вслед цехановского старосту, Наквасского, с новым приказом, возбранявшим созыв сейма. Курляндцы, «такие же вспыльчивые, как французы», по уверенно Морица, собирались бросить в реку королевского посла, но затем их пыл выразился только демонстрациями. «Они открывали свои сердца избранному им монарху, но не кошельки», выразился один немецкий историк.[57] Обратившемуся впоследствии к их преданности, чтобы оставить себе охрану, Морицу не удалось набрать и ста человек.
Förster. Fridrich-August II; Weber.
