с Баяна, только двенадцать женских, да и те сомнительного достоинства. И не в такого рода качествах надо искать секрета необыкновенного счастья, выпавшего на долю мариенбургской пленницы.
«Допетровская Русь прошла к новой России через публичный дом», – сказал Герцен. Это преувеличение; однако, уже из того, что сообщено мною о происхождении и правах этой необычайной наследницы,[10] призванной продолжать царствование Петра, уже ясно, что нельзя совершенно отрицать некоторой справедливости в словах ядовитого публициста. Было высказано сомнение в ценности некоторых приведенных мною свидетельств. Но вот одно, которое уже недоступно никаким сомнениям. Я заимствую его из официального сочинения, содержащего в себе избранные выдержки из переписки русских государей. Само собой разумеется, что выдержки не могли быть заведомо доброжелательными. 18 июня 1717 г. Петр пишет жене из Спа, где он лечился, и поручает отвезти письмо любовнице, которую отсылает от себя по совету докторов, запретивших ему до поры до времени «всякую домашнюю забаву».[11] Вот ответ Екатерины:
«Что же изволите писать, что вы метресишку свою отпустили сюда для своего воздержания, что при водах, невозможно с нею веселится и тому верю; однако ж больше мню, что вы оную изволили отпустить за ее болезнью, в которой она ныне пребывает, и для лечения изволила поехать в Гагу, и не желала бы я (о чем Боже сохрани!) чтоб и галан[12] той метресишки таков здоров приехал, какова она приехала». Довольно ядовито сказано, но Екатерина не злопамятна, что показывают заключительные строки письма: «А что изволите в другом своем писании поздравлять имянинами старика[13] и шишечкиными,[14] и я чаю, что ежели бы мой старик был здесь, то б и другая шишечка на будущий год поспела».[15]
Мы, очевидно, далеки от Людовика XIV и Марии-Терезии, даже от мадемуазель ла Вальер и наименее наставительных образов, завещанных любовными приключениями тех времен Западу. И я остаюсь при убеждении, что подошел насколько возможно ближе к истине в портрете этой невероятнейшей из императриц, который пытался нарисовать и к которому уже не думаю возвращаться. К сожалению, полагаю, что пробелы и неясные точки останутся в нем всегда. Герцен упоминает еще о лубочной картине, виденной им в гостинице и наводящей на размышления. Она представляет Петра, сидящего за столом, уставленным яствами и бутылками, и Меншикова, приводящего ему «на закуску» дебелую красавицу. Внизу подпись: «Верный подданный уступает любимому им царю самое что у него ни на есть драгоценное». Эта картина, если она существует, заключает в себе все, что есть достоверного в прошлом Екатерины Первой до ее возвышения на степень супруги и государыни.
В
См. Петр Великий.
«А понеже во время пития вод домашней забавы дохтуры употреблять запрещают, того ради я метрессу свою отпустил к вам, ибо не мог бы удержаться, ежели бы при мне была». Из Шпа в 18 день июня 1717. (Письма русских государей. Изд. Комиссии печатания государственных грамот, состоящей при Московском архиве Министерства иностранных дел).
Возлюбленный – galant.
Самого Петра.
Сын Петра и Екатерины, тоже Петр, умерший по второму году.
Письма русских государей и других особ царской семьи. Изд. Комиссии печатания государственных грамот, состоящей при Московском архиве Министерства иностранных дел.
