и подслеповатая вахтёрша тётя Маша (на самом деле её звали Максимилиана Игнатьевна, но она соглашалась, для простоты восприятия, на тётю Машу) в новеньком тёмно-синем халате и белой косынке, трико с лампасами и тапочках на босу ногу протирала влажной тряпкой полы в холле. Изображая хоккеиста, она глиссировала между кадками с фикусами, напевая: «Трус не играет в хоккей». Уловив движение, она прекратила работу и глянула на Максима поверх очков, сдувая при этом прядь волос, выбившуюся из-под косынки.
– А-а, Протасов? – Её голос был звонким, до неприятности резким и дребезжащим, как в мультике про апельсин и Перепилиху. – Ты чё тут торчишь? Чё домой не едешь? Родители заждались, а он торчит тут.
Максим вынул один наушник из уха и облокотился на вертушку:
– А я не поеду домой, тёть Маш.
– Чего это?!
– Мои на полгода в партию уехали. Дома никого.
– Куда-а?
– В партию. Геологи они, родители мои.
– А-а. Надо же. – Тётя Маша снова взялась за швабру. – Тоже всё ищут. Вот и ты, Протасов, весь в их пошёл. Тоже вот суёшь свой нос, куда не просят. Мало тебе старшие наподдали, на втором курсе, так не-ет ты уже за преподавателей взялся. Всё не успокоисси.
– Да не слушайте вы никого, тёть Маш. Человеку свойственно всё преувеличивать.
Вдруг тётя Маша бросила работу и расхохоталась.
– А здорово ты тогда отвадил старшекурсников рулончики из туалета воровать. – Она вновь залилась смехом. – Эт надо ж, догадаться, туалетную бумагу перцем натереть. Они там, небось, сутки елозили, беспокойные сердца.
Случай действительно имел место. После этого как-то вечером парни с четвёртого курса вчетвером пришли разбираться с оборзевшим второкурсником. Двое ушли, держась, кто за живот, кто за спину, третий хромал, четвёртый не мог шевелить правой рукой. И всё это под хохот и улюлюканье всего второго курса вывалившего на шум из комнат. Максим отделался разбитой губой и опухшим ухом.
С улицы донёсся звук автомобильного сигнала.
– О! Тёть Маш, отворяйте вертушку. За мной уже приехали.
– Кто это, тебя тут раскатывает? Такси, что ли?
– Не такси. Это Лёшка приехал.
– А-а. Олигарх этот твой. А чё в такую рань? Куда собрались?
– Да в аэропорт, Нину провожать.
– Колду эту вашу? Ох и компания у тя, Протасов.
Максим рассмеялся:
– Она не колдунья, тёть Маш, она будущая шаманка.
– Всё едино. Чёрная значит колда. И глаза у неё не русские, ведьмячьи.
– Тёть Маш, вы ничего не понимаете.
– Ладно! – Тётя Маша бросила швабру, прошаркала тапочками и выдернула фиксатор, удерживающий вертушку в закрытом положении. – Тёть Маш, тёть Маш. Иди уже, Протасов! – И вновь хихикнула.
Алёша сидел,
