я придумал! – сказал Дилл. – Давайте устроим молитвенное собрание!
Все трое переглянулись. Это было дельное предложение.
Когда наступали самые знойные дни, в Мейкомбе устраивали хотя бы одно молитвенное собрание религиозных возрожденцев. Обычно приходские священники всех трех имевшихся в городе церквей – методистской, баптистской и пресвитерианской – в складчину приглашали заезжего проповедника, а если не могли договориться, кого именно позвать или сколько ему заплатить, каждая община устраивала собственное действо, куда приглашали всех желающих, и в итоге граждан побуждали к духовному возрождению три недели кряду. На это время объявлялась война – воевали с грехом, с кока-колой, с кинематографом, с охотой по воскресеньям; воевали с нарастающей тягой девушек краситься и курить на людях, воевали с употреблением виски – так что в сезон не менее пятидесяти детей выходили к алтарю и клялись, что пить, курить и ругаться будут лишь по достижении двадцать одного года; воевали с чем-то еще таким туманным, что Джин-Луиза никак не могла уразуметь, о чем речь, кроме того, что клясться было не в чем; воевали между собой городские дамы за право лучше всех угостить евангелиста. Местные пастыри тоже целую неделю получали бесплатный стол, отчего злые языки позволяли себе непочтительные намеки: мол, те нарочно делают так, чтобы службы в церквях шли раздельно, и получают таким образом вознаграждение еще за две недельки. Разумеется, это был поклеп.
В ту неделю Джим, Дилл и Джин-Луиза три вечера сидели на отведенных детям местах в баптистской церкви (как раз настал черед баптистам) и слушали преподобного Джеймса Эдварда Морхеда, знаменитого проповедника из Северной Джорджии. Так им, по крайней мере, сказали – сами-то они мало что понимали из его речей, кроме описаний ада. Ад, насколько поняла Джин-Луиза, был и навсегда пребудет огненным озером размером как раз с Мейкомб, штат Алабама, обнесенным кирпичной стеной в двести футов высоты. Сатана подхватывает грешников на вилы и швыряет за ограду, и они там веки вечные кипят в бульоне из жидкой серы.
Преподобный Морхед был длинный унылый человек, имевший привычку сутулиться и давать своим проповедям неожиданные заглавия. («Заговоришь ли ты с Иисусом, если повстречаешь его на улице?». Преподобный Морхед сильно сомневался, что тебе удастся, даже если придет охота, потому что Иисус скорей всего говорил по-арамейски.) На второй день проповедь называлась «Возмездие за грех». В это самое время в местном кинотеатре шел одноименный фильм (дети до 16-ти не допускались): Мейкомб решил, что о фильме речь и пойдет, и послушать пастора собрались все от мала до велика. Ожидания паствы были жестоко обмануты. Морхед три четверти часа занимался грамматической казуистикой (как правильней сказать: «возмездие за грех – смерть» или «возмездие за грехи – смерть» и что имеется в виду в том и в ином случае), причем увел рассуждения о различии понятий на такую глубину, что и Аттикус Финч затруднился бы сказать, куда преподобный клонит и к чему сам склоняется.
Джим, Дилл и Джин-Луиза померли бы с тоски, если бы у преподобного Морхеда не было единственного в своем роде дара, просто завораживающего детвору. Он, когда говорил,
