style="font-size:15px;"> – А второй? Тоже незрячий?
– Второму всю харю разворотило. В той каше и не разобрать – где глаза, где что. Но чует моё сердце, все они такие.
– Это почему?
– А с чего ж им зрячими-то быть? Как в шестнадцатом году пиздануло, так они небось лет двадцать в подземельях своих торчали, света не видя. Там и рожали. Народу-то много. Война войной, а организм требует, – усмехнулся дед. – Вот отродья разные и повылазили потом, едва на людей похожи, с бельмами заместо глаз.
– Что-то немного их повылезло, если тебе верить. Всего-то парочка.
– О-хо-хо! – откинулся старик назад, барабаня ладонью по столешнице. – Парочка! Кабы так, да разве ж я о них бы вспомнил? Это всё цветочки были. Самое-то говно позже началось. Мутов мы тех спалили и забыли. А по осени поехали из Кузнечихи в Паль сваты. Пять мужиков на двух телегах. Езды там – километров десять. А их ни к вечеру нету, ни утром, ни через сутки. Кузнечихинские забеспокоились. Сваты сватами, а и меру знать надо. Да и мужики-то были не так, чтобы сильно пьющие. В общем, послали за ними мальчонку, чтоб домой выпроводил пропащих. Мальчонку того долго ждать не пришлось. Примчался в мыле, всего колотит, слова не может вымолвить. Только рот разевает да рукой в ту сторону машет, откуда прибёг. Мужики местные, времени на расспросы не теряя, взяли ружья и пошли. Вернулись с двумя телегами, кучей кишок и шестью головами. Рассказали, что телеги на полдороге от Пали нашлись, оглоблями к дому. Видать, на обратном пути беда приключилась, под вечер. Вокруг всё кровью залито, на земле потроха раскиданы, а вдоль обочины головы стоят отрезанные: две лошадиных и четыре человечьих. А перед ними аккуратненько глаза разложены и на те головы смотрят, в глазницы свои пустые таращатся.
– Забавно. А что же пятый? Ты сказал – пятеро сватов было.
– Да-да, – кивнул старик, набулькав в опустевшие стаканы. – Пришёл пятый. Через неделю. Говорят, жевал собственную губу, а штаны по земле волочились, полные навалены. Уходил – крепкий мужик, светлая голова. Вернулся едва живой, конченым идиотом. На все расспросы только одно повторял: «Мастер, мастер, мастер…» А спустя полтора месяца концы отдал. Лёг, рассказывали, на лавку, руки на груди скрестил да и помер с улыбкой блаженной. Видать, смерть ему милее жизни показалась.
– Так он что, в Перми был? Где пропадал-то неделю?
– Кто ж его знает? Может, и в Перми. А может, по лесам бродил, да только через неделю вышел. Но с тех пор скотина окрест регулярно пропадать стала. Две-три штуки за год с деревни. Вроде как дань берут. И всегда голову безглазую оставляют – метку свою. А людей не трогали больше. Тех, что к ним не совались.
– А были и такие?
– Да нашёлся один. Андрюшка – сынок попа кузнечихинского. Дурак дураком.
