скорее предлогом, чем причиной – иллюстрации рассматриваются как отдельное и законченное художественное произведение[9]. Правда, большее внимание уделяется иллюстрации «взрослой» литературы, нежели «детской». И снова появляется ощущение выборочности и обрывочности предмета исследования. Возникает некий конфликт: допустимо ли рассуждение о книжной графике в отрыве от книги как объекта?
Но неужели в таком случае невозможно полноценное самовыражение художника в работе над детской книгой? Подобный вопрос задает и книговед М. А. Алуева в своей диссертации на соискание ученой степени «Детская художественная иллюстрированная книга как синтез искусства и средства эстетического воспитания» (2010), но ответ на него дает смазанный, обобщенный из-за специфики преследуемых целей. Алуева в основном опирается на теории Ляхова и в меньшей степени уделяет внимание работам других искусствоведов. Иную, более распространенную тенденцию мы можем наблюдать в более позднем исследовании на актуальную для нас тему – в диссертации на соискание ученой степени искусствоведа Е. В. Ескиной «Московская иллюстрация детской книги 1960–1980-х годов» (2013): в этой работе изучению подходов названных искусствоведов и историографии посвящаются отдельные главы. Например, в тексте Ескина ясно выделяет противостояние Герчука и Чегодаевой[10] (то есть между тем, кто придерживается мысли о «конструировании» книги как единого организма, и тем, кто рассматривает только иллюстрацию как отдельное художественное произведение) и проводит подробный обзор художников-иллюстраторов указанного времени, а также анализ влияния исторических процессов в СССР на развитие детской книги через призму художественной критики. Но после прочтения труда Ескиной у читателя также не складывается основательное понимание о работе московских иллюстраторов, наоборот, возникает мысль о вторичности их искусства[11]. Опровергнуть это мнение в настоящей работе только предстоит.
На примерах указанных авторов видно, что последние монографии и комплексные труды 2010-х годов, посвященные детской книге, опираются на ранее проведенные исследования и оперируют понятиями, утвержденными еще в советском искусствоведении в 1960-х годах. Тексты подробно анализируют эволюцию детской книги под давлением изменений в экономической и социальной сферах государства. Но, несмотря на рост популярности и актуализации детской книги (и советской – в особенности) во всем мире, наши отечественные исследователи пока только прозрачно намекают на «внедрение» российской детской книги в мировой контекст и редко проводят при анализе четкие связи между образцами детской книги разных стран. Из-за выбранного пути в информационном поле есть недостаток более широкого охвата. Недопустимо отрицать или недооценивать роль влияния государственной политики на развитие детской книги, но одновременно с этим невозможно игнорировать воздействующие друг на друга обмены эстетического
«Обращение к станковым вещам было для художников книги не паллиативом, не изменой иллюстрации, но логически необходимым духовным этапом всего их творческого пути» (
«Постоянным оппонентом Ю. Я. Герчука выступает другой авторитетный искусствовед, М. А. Чегодаева. Предметом их споров является, в основном, методологический подход к изучению истории книги. <…> М. А. Чегодаева выступает за “вневременное” рассмотрение искусства иллюстрации, в то время как Ю. Герчук в своих работах отстаивает исторический подход…» (
«Профессия иллюстратора в советское время вполне обоснованно считалась почетной и престижной: “Инженерам человеческих душ” предстояло играть важную роль в системе государственной пропаганды и воспитания советского человека, и исполнение этой роли должным образом оплачивалось» (
