style="font-size:15px;"> – Ну что, Муроме́ц, рубанем огурец? Я с самогоном, ты с картофаном, – хохотнув, Валентина спросила у маленького сына, которого она забрала из садика.
– Рубанем, мамуль, – Илья засмеялся.
Она заглянула в кошелек, денег должно было хватить на один огурец. Времена были голодные – в магазинах на прилавках было пусто. Морская капуста в консервных банках царствовала единовластно.
Во дворе дома Валя увидела копошащегося в мусорном баке нищего.
– А, бомжара-лошара уже на посту! – она частенько видела его из окна. Длинные, распущенные седые волосы, перехваченные тесьмой, – его образ казался Валентине странным. Старик словно вышел из глубины веков.
Он обернулся, и Валя увидела его глаза – добрые, лучистые, цвета неба. В них было столько света! Она никогда не видела таких глаз.
Как загипнотизированная, Валентина подошла к старику и протянула ему огурец. В глазах его, с легким прищуром, светилась улыбка. Не отводя взгляда, старик молча взял огурец. Женщина смутилась. Подхватив за руку сына, она быстрыми шагами направилась к подъезду. Глаза её сияли, в них нашел отражение огонь души этого необыкновенного человека. «Господи, что со мной? Что это было? На кого-то он похож… На старца с бабкиной иконы! – Валентину осенило. – Как его? Серафим! Точно! Серафим Саровский!»
Едва перешагнув порог квартиры, Валя бегом бросилась к окну, чтобы еще раз взглянуть на старика. Но около мусорных баков никого не было.
– Илюша, ты прости, что я отдала огурчик нищему.
– Какому нищему?
– Ну, сейчас во дворе мы встретили старика, он копался в мусорных баках. Мне стало жаль его, и я отдала ему огурец. Хотела приготовить тебе салатик, сынок. Прости меня, дуру бестолковую!
– Мамочка, около мусорных баков никого не было! А твой огурец лежит на кухонном столе.
С этого дня Валентина бросила пить. Она пошла в храм и, поставив свечку, долго всматривалась в лик святого. Слезы катились по щекам.
Вернувшись домой, Валя нашла икону Серафима и повесила её над кроватью сына. Больше она не видела старика с длинными седыми волосами, перехваченными тесьмой, но свет его удивительных глаз с легким прищуром остался навсегда в её сердце.
Смертельный танец
Ритуал танца смерти был непостижим для понимания. Заканчивалось это священное действо жертвоприношением – танцорам отрубали ноги. Это был их последний танец, последний вдох – самый глубокий, последний крик – самый пронзительный, последняя улыбка – самая ослепительная. Глаза танцующих сияли диким счастьем.
Рукба[1] долго ждал этого священного момента. Слезы застилали глаза. Он с восхищением смотрел на каменную статую богини танцев шестиногую Вильбади. Отдавая ей свою жизнь, посвященную познанию магической силы танца, он верил, что после смерти сольется душой и телом с божественной сутью прекрасной и великой Вильбади.
Бой
Рукба – нога, колено (араб.), звезда в созвездии Стрельца.
