к самому краю огромной скалы. Её владения хорошо просматривались только с моря, и издали казалось, будто увитое плющом здание, увенчанное розовой остроконечной башенкой, невесомо парит в воздухе над морской гладью, вместе с парковой зеленью, на фоне которой башенка читалась как старый забытый маяк.
От этого приметного здания петляла вниз крутая извилистая лестница, выходившая своей последней площадкой к небольшой пристани. Для Эльзы пристань была естественным местом уединения, хотя немногие её соседи могли бы похвастаться таким огромным жизненным пространством: у Эльзы был не только просторный дом с уютным висячим садом, расположившимся на двух прямоугольных террасах, но и примыкающий к саду итальянский парк, полукругом отгораживающий её особняк от остального местечкового мира.
Пожалуй, неверно думать, что Эльзу стесняло представленное в городке общество, и она повсюду искала спасительного одиночества – нет, зачем желать того, что ты и так всечасно носишь в своём сердце и даже готова поделиться им со всеми страждущими, будь такое хоть как-нибудь возможно.
Однако её совсем не соблазняла мысль избавить себя от одиночества путём банального механического сложения. Так поступали многие в городке – они просиживали в дорогих казино и иных увеселительных заведениях, устраивали приёмы, либо просто приятельствовали, если к такому странному взаимодействию несовместимых людей применимо подобное определение. Только одиночество никуда не девалось, от разного рода заведений не появлялось ни заявленной «весёлости», ни должного отвлечения, разве что накапливалась в душе та раздирающая оставленность и пустота, которая, в конце концов, приводила к потере веры в этот заповедный мирок для избранных.
На узком бетонном причале, ведущем от её особняка в море, Эльза никогда не думала об одиночестве. Если бы её в этом месте спросили – справляется ли здешнее солнце и море с такой особенностью человеческого социального устроения, то Эльза бы, не задумываясь, ответила «да».
Ей казалось, а, может быть, так оно и было на самом деле, что здесь, на узкой полоске бетона, всё обстояло иначе, нежели на прочей территории суши и воды, не имеющей такого нейтрального, неопределённого статуса. Причал вечно находился между берегом и морем, между отчаливанием и швартовкой, между встречами и расставаниями, между волнующим «до» и торжествующим «после». Эльза была убеждена, что приходя сюда, человек сущностно перемещается из мира суеты в мир ожиданий и надежд, где над ним не властны законы времени и не имеют значения никакие условности и предрассудки дольнего мира, бытующие там, за каменными оградами её владений.
Причал, хотя и находился на территории, формально числящейся за Эльзой, фактически ей не принадлежал, как, собственно, и вся береговая полоса. Эльза любила сидеть на причале и наблюдать как мимо неё снуют туда-сюда разнообразные маломерные суда, как карабкаются по мокрому бетону проворные крабы, выползая из лазоревых пучин погреться на солнце, как рассеянно бредут по берегу досужие отдыхающие, и как игривые
