препятствий, – прошептала я.
– Значит она не единственная, кто побывал здесь, – рассудила Ба, – впрочем, поле не проблема.
Ба раскрыла сумку, перекинутую через плечо, и извлекла маленький прибор, похожий на обычный карандаш. Со смехом я увидела в свете фонаря, что в сумке поблескивает косметичка Ба.
– Ничего смешного, – обиделась Ба, – если бы не сэкономили на атмосфере для темной половины Луны, то я бы уже давно пустила ее в дело, мне не очень нравится в этом уродливом шлеме…
– Ничего, Ба! – я еще смеялась, – в текущие три года здесь будет атмосфера, мне Тая сказала.
– Какая умная девушка… – отозвалась Ба, «чертя» в пространстве перед собой «карандашом», – ну все, идем дальше, быстрее, пока поле не затянулось опять.
Мы молниеносно юркнули вовнутрь туннеля.
– Ба, – я смотрела на показатели Внешнего Измерителя, прикрепленного к поясу, – здесь нормальная атмосфера. И гравитационный коэффициент такой же, как и на Земле. Даже на Базе не такой совершенный.
– Это очень настораживает, – сказала Ба, снимая шлем и добывая косметичку из сумки.
Осмотревшись по сторонам, она нашла подходящий камень и села прихорашиваться. Я поняла, это надолго, и села напротив. Достала пакет кефира и стала наблюдать за Ба.
– Зачем краситься-то? Ты и так красивая.
– Это чувствуешь только в том случае, когда тебя нет рядом, – улыбнулась Ба, – да и не крашусь я, корректором слегка подтягиваю некоторые места. Не выспалась, но с тобой разве поспишь?
– Почему бы тебе не сделать себе новый эпидерм-слой, как все делают? – кефир кончался, а Ба все прихорашивалась.
– Жди! – усмехнулась Ба, – мне всего сто тридцать четыре, можно без приставки сто, а я буду уже пластикой заниматься? А через сотню лет что я делать буду?
– Ну, как знаешь, – я кивнула Ба, отметив, что она действительно «похорошела», сидя на камешке, лет с пяток скинула. И теперь гадай, незнакомка, сколько ей лет? Сто тридцать четыре или тридцать?
Я встала с земли и отряхнула обтягивающие брюки спецкостюма. В этот момент до слуха донеслись еле слышные звуки музыки, я бросилась бегом на звук.
– Стой, Глаша! – закричала Ба, – подожди меня!
Метров через двести, за крутым поворотом начинался гигантский зал. То, что я увидела, заставило меня оторопеть. Тысячи и тысячи гигантских ванн с физраствором, в которых спали вечным сном отравленные зельем мужчины. А откуда-то сверху доносилась странная песня, я вслушалась, разбирая слова, сильно перекроенные, но, возможно, просто немного на ином наречии:
«…Все пройдет, и печаль и радость,
Все пройдет, так устроен свет,
Все пройдет, только верить надо,
Что любовь не проходит, нет…»
Низкий хрипловатый голос пел песню, а рядом со мной рыдала Ба:
– Бог мой! – всхлипывала она, – как прекрасно сказано, как мудро…
– По-моему это должен быть голос мужчины, – решила я, – а как мужчина может сказать
