сводилась к тому, что если он принесет кого-то из своих спутников в жертву, то боль немедленно прекратится.
«Я что, убить кого-то должен?» – невольно вспыхнула уже его, Ломона, мысль. И ответ тут же последовал. Все так же без слов, но определенный и недвусмысленный: никого убивать не нужно, достаточно просто подумать, что жертвой будет вон тот человек. Проблема лишь в том, что здесь сейчас их четверо, а нужно, чтобы одну и ту же жертву выбрало большинство. Но есть в данной ситуации и удачное обстоятельство: один человек находится без сознания, поэтому трое других легко могут назначить жертвой именно его.
– Отдади-им ему Олю-ушку-у!!! – взвыл, сжимая руками голову, Васюта.
– Да! – также схватившись за голову, закачался от боли Подуха. – Ее не жалко! А то мы все умрем!
Уже изрядно помутившимся сознанием Ломон представил, как некая потусторонняя сила сжимает девушку невидимым кулаком, выдавливая из нее кровь и внутренности, превращая красивое тело в бесформенную грязную тряпку, и его вдруг охватила такая ярость, что даже слегка отпустила боль.
– В кабину!!! – взревел он. – Оба!!! Уезжаем отсюда! Иначе сдохнете от моих рук!
Подуха свалился вдруг, не выдержав, видимо, боли. Ломон будто сквозь воду с трудом добрел до него и, наклонившись, приподнял за подмышки, намереваясь затащить в пассажирский отсек вездехода.
– Ломо-он, ну дава-ай ее отдади-им!.. – вновь, уже явно из последних сил, начал жалобно выть Васюта, но двуединый, держась уже теперь только на злости, просипел:
– Не поедешь – убью. Веришь?
Глава 2
Непонятно, как сумел Васюта это сделать, но вездеход, пусть и судорожными рывками, он с места стронул, а потом, жутко виляя, дважды чуть не съехав в кювет, отвел от реки саженей[10] на сто, где боль отпустила Ломона столь внезапно, что ему показалось: голова стала воздушным шариком и вот-вот улетит.
Видимо, перестала она болеть и у Подухи, поскольку обхвативший ее до этого руками, сжавшийся в комок лежавший на полу трубник нерешительно вдруг отнял ладони, сел, прислонившись спиной к борту, и обвел пассажирский отсек недоуменным взглядом, определенно не помня, как Ломон его туда затащил.
Перестал вилять и вездеход – явно пришел в норму и его водитель Васюта. И даже лежавшая на полу связанная Олюшка раскрыла глаза:
– Развяжи!
Двуединый сталкер поднял ее с пола и усадил рядом с собой на лавку, но развязывать пока не стал, сказав при этом осице:
– Я сперва посмотрю, как ты будешь себя вести.
– Хорошо буду, – буркнула Олюшка.
– Что?.. – Ломон сделал вид, что не слышит ее из-за шума мотора и лязга гусениц.
– Я не стану тебя убивать, – громко и отчетливо сказала осица. – По крайней мере прямо сейчас. Обещаю.
– А его? – кивнул на Подуху двуединый.
– А его придушу. И пузану шею сверну, когда остановимся.
– Что так? – поинтересовался Ломон. Подуха
Сажень – дореволюционная мера длины в России, приблизительно 2,13 м.
