что Чехов, но совсем другой человек. Антон Павлович по части псевдонимов мастером был. Пойди – разбери, где он настоящий… А примется заново писать, и мы с вами с изумлением обнаружим, что пишет-то он то же самое. Видите как?.. Все меняется и, вместе с тем остается неизменным… Стоячая вода… Любите Чехова?.. А кого больше – Астрова или Чехова?.. Астров – обреченная фигура. У Чехова все обречены, включая самого Чехова. Но ему, сердечному, впоследствии хуже всех будет.
– Астрову или Чехову?
– Одно и то же. То есть, какая разница? Но это уже потом, когда действие закончится. Похмелье, муки совести, мизантропия. Впрочем, он с тем и приходил. Кстати, зачем он приходил? Мои предположения могут оказаться неверными… И, скажите на милость, кому она нужна, так называемая правда-матка? Между прочим, предельно дурацкое выражение. Разве мы акушеры?.. Можете не отвечать. Ибо ответа не существует. Немного акушеры, немного прокуроры, пьяницы немного… И как от всего этого избавиться, будьте любезны? Карболка не поможет. Разве что спирт? Что скажете?
– Ничего.
– Как ваше отчество?
– Да вы же знаете меня.
– Не могу отрицать. И согласиться не могу. И вы должны меня понять, Александр Юрьевич – все же мы с вами одного поля ягоды. В известной степени, разумеется. Масло масляное. Согласитесь, тавтология – величайший соблазн и удовольствие… Я у вас однажды на приеме был. Выписывал снотворное для своей знакомой. Вот и весь фокус.
– А зачем вам захотелось скрыть, что знаете меня?
– Не знаю. Ничего мне не хотелось.
– Зачем?
– Уже не помню. Минутная слабость, может быть. У меня случается. Непредвиденное слабодушие.
– А вы не хитрите?
– Как?
– Не хитрите?
– А вы, задавая этот вопрос, рассчитываете на ответ?
– Нет.
– На нет и суда нет.
Интуиция
Кулик сказал:
– Некоторые вещи, значительная их часть, кажутся мне опасными. В особенности в сумерках. В них сокрыто движение, и я это чувствую. Они как будто неподвижны. Они и так неподвижны, но… как будто… не знаю… сдерживаются, что ли? Терпят. Как будто терпят. Сдерживают движение. Например, фарфор. Светится… Или платья в шкафу. Как-нибудь понаблюдайте за платьями… У вас много страхов?
– Не знаю, много ли.
– А чего боитесь?
– Сыром подавиться боюсь. Раньше боялся, сейчас уже не так, но держу в уме. Мамочка в детстве часто рассказывала о том, как давятся сыром. Знакомые и не очень знакомые. Отчего-то в ту пору часто давились сыром. Сейчас так не давятся, а прежде – то один подавится, то другой. Просто эпидемия. Торопились, жевали на ходу.
– Вот этого нельзя. Торопиться нельзя. Ни
