разбить себе голову об один из этих валунов, если, конечно, раньше он не потеряет сознание.
Полуослепшими от боли глазами орелин рассмотрел недалеко от себя довольно удобный спуск и всё-таки попытался подняться. То, что его тело, если не считать обширного синяка на боку и мелких ссадин на спине, нигде более не покалечилось, вызвало тусклое удивление, но не больше. Начинался мучительный, бесславный путь обратно…
Генульф совершенно не помнил, сколько дней он то шёл, то полз, теряя сознание и без конца рискуя сорваться в какую-нибудь пропасть. Мешки с едой, конечно же, пришлось бросить, как и неудобную одежду бескрылых. Она хоть и грела, но от ползания по скалам превратилась в совершеннейшие лохмотья, которые цеплялись за каждый выступ и очень мешали. Удивительно, но сплетённая им плотная кольчуга из листьев, оказалась гораздо прочнее, и Генульф часто плакал по ночам, вспоминая, как они с Рофаной высушивали эти листья и раздёргивали их на волокна.
Он вообще много вспоминал. И особенно другой свой путь. Тогда он тоже шёл израненный и несчастный, но тогда рядом была Рофана… Рофана… Опять Рофана… Она не выходила у Генульфа из головы. Он обманул её надежды и не сдержал слова!.. Может не стоит теперь так цепляться за жизнь? Не нужно судорожно махать здоровым крылом, удерживая равновесие в опасных местах, а просто сложить его, разжать пальцы и упасть в блаженное небытиё. Тогда разом прекратятся боль, мучительный стыд, голод, усталость и ещё одно непонятное свербящее чувство, которому Генульф никак не мог найти объяснение. От этого всего так легко избавиться! Но не от Рофаны. Он не мог не вернуться, не мог малодушно предать ту, которая перекроила под него всю свою жизнь, и поэтому и шёл, и полз, и даже привык к боли, чтобы не отвлекала…
Рофана слушала рассказ Генульфа, как осуждённый слушает приговор. Вид постаревшего израненного мужа яснее ясного говорил ей о том, что он уже ничего не может поправить. Остаётся только покорно ждать, когда эхо проклятья пронесётся над их головами, а несдержанное слово нанесёт свой удар. Судьба явно наказывала Генульфа, но за что? За малодушие, проявленное на Сверкающей вершине? За отказ от самого себя? Орелина устала ломать над этим голову. Всё рано поделать ничего уже нельзя, а жизнь на месте не стоит. Её муж, похоже, выздоравливает, у невесток скоро появятся дети, да и молодой лекарь что-то подзадержался в Гнездовище. Сначала Рофана думала, что он просто не долечил Генульфа и ждёт, когда тому станет хуже, чтобы быть рядом и оказать помощь. Но очень скоро заметила, какие понятные и о многом говорящие взгляды кидает на бескрылого юношу её Усхольфа, и всё поняла. Мужу она решила до поры ничего не говорить, но он и сам догадался. И, когда силы к нему окончательно вернулись, молча взялся за строительство новой гнездовины. Так у орелей образовалась ещё одна семья.
А потом стали появляться дети. У бескрылых невесток
