вдруг усталым голосом произнёс он, – запутался я, если честно… От последних событий голова раскалывается… И посоветоваться-то не с кем.
– Может, это промысел Божий, что сегодня вы ко мне попали?
– Не знаю, насчёт промысла… Но… раз уж я здесь, – он пожал плечами, – вам правда интересно, что со мной приключилось?
– Интересно, Иван Сергеевич, вы человек неординарный… Кстати, а чем вы на хлебушек зарабатываете? Неужто философией?
Миронов отодвинул чашку.
– Я, отец Елизарий, принадлежу к тем счастливчикам, которым не нужно заботиться о хлебе насущном. Родители мои умерли рано, оставив мне хорошее состояние. В Московском университете, на философском факультете, где я учился, мне пророчили блестящую научную будущность. Но после его окончания я не торопился впрягаться в скучную работу. Мне хотелось чего-то возвышенного, творческого…
– У всех молодых голову сносит, – закивал Елизарий, – помните, как этот… купец из поезда жаловался на сыночка?
– Помню… Вот и я сначала, ошалев от свободы после учёбы, проводил время в своё удовольствие: рестораны, приятели, женщины… Но вскорости мне стало скучно. Каждый день одно и то же, а на душе с каждым похмельем всё гаже… Отец мой, в прошлом директор московской гимназии, привил мне любовь к поэзии и вообще к литературе. И решил я стать поэтом. А почему нет? Начал я подражать всем подряд: и Белому, и Блоку, и Гумилёву. Это уж потом я понял, что стихи мои были бездарными, а когда писал, то казалось, что лучше и не бывает. С таким мнением о себе я поехал в столицу, к своим кумирам… Меня поддерживал и мой новый знакомый – Георгий Иванович Чулков, автор идеи мистического анархизма.
– Что это за анархизм такой? Не слышал, – оживился батюшка. – Предполагают революцию в христианстве?
– Можно и так сказать, – замялся Иван Сергеевич, – я и сам, честно говоря, запутался в его теории. Христианство проповедует богопокорство, а Чулков утверждал, что Христос первый революционер и мятежник.
– И против кого же восстал Иисус Христос?
– Против… несправедливости… Я не понял до конца… Мутная книга, да я и не хотел вдаваться в подробности. В Петербурге меня более интересовали поэты. А Чулков привёл меня в самое сердце поэтического столичного общества, куда не каждого приглашают. В "башню" Вячеслава Иванова. Слышали такого?
– Нет, откуда мне тут слышать? Что за башня такая?
– Петербургская квартира Иванова находится в башенной части модернового дома. Там собирались и Блок, и Белый, и Гумилёв. Туда меня и провёл Чулков… Вместо диванов и кресел – подушки и ковры на полу, обстановка непринуждёная, стихи до утра, споры… Там, кстати, я познакомился со своей будущей женой. Я был уверен, что только в Петербурге живут такие тонко чувствующие и нежные дамы. Татьяна всё воспринимала с исключительной свежестью взглядов и жаром. Восхищалась идеями Чулкова, интересовалась Марксом, а стихи читала наизусть как заклинания. Я никогда не встречал подобной женщины.
