время колеблется.
– Один очень дорогой мне человек попросил… Для него роль, которая мне предназначена в этой истории, имеет важное значение. Даже если проигнорировать все последствия.
– Так это мужчина.
– Да.
– И кто это?
– Какая разница? Его имя ничего вам не скажет. Наверняка вы не увидите его. Я и сама не знаю, когда увижу его снова.
Голос Сильваны изменяется. Эммануэль взволнована.
– То есть вы выполняете свою работу не за деньги?
– Я? Я в них не нуждаюсь.
– А он?
– Он тоже.
В меланхолическом свете вечера, проникающем через оконные проемы, женщины погружаются в собственные мысли… Сильвана первой нарушает эту тишину:
– Вы очень любите своего мужа?
– Очень сильно. На самом деле, я люблю только его.
– И все же вы ему изменяете…
– Изменить ему – это значит не любить его больше с помощью других. Не отдавать ему то дополнительное преимущество, что делает его единственным из всех. Не дарить ему больше любовь, обогащенную тысячей встреч. То же самое относится и к нему. Верность, в общепринятом смысле этого слова, является принижением любимого существа до полной убогости!
После этого страстного порыва Эммануэль замолкает. Она знает, что не всегда легко объяснить их концепцию любви. Даже Марианну, например, мучают противоречивые чувства… Она напрасно ждет ответа Сильваны, которая, возможно, является ее сообщницей в этом деле, а может быть, и наоборот. Ее таинственная хозяйка показалась ей свободной от моральных ограничений. Ее поведение ставило в тупик.
Сильвана поднимается. Ей остается переписать лишь две подписи.
– Обед будет подан в самое ближайшее время, – говорит она бесстрастным тоном. – Я хотела бы закончить раньше.
Обед получается долгим и однообразным. Эммануэль чувствует за высокой спинкой своего кресла дыхание слуги, отвечающего за подачу вина. На обоих концах длинного стола сидят Мервея и Сильвана, окруженные другими слугами – немыми, как автоматы. Эммануэль мечтает, как ни странно, о тех временах, когда, может быть, робототехника изгонит всех этих подобострастных людей, таких чопорных и таких зажатых в своих ливреях. Может быть, тогда, освободившись от их безмолвного присутствия, гости снова научатся общаться?
За трапезой между женщинами царит гнетущая тишина. Эммануэль ест мало. Ностальгия сжимает ей горло. Тем не менее всякий раз, когда ей наполняют бокал, она опустошает его одним залпом. Под конец обеда она чувствует головокружение.
– Вы должны привыкнуть к вину, если собираетесь обосноваться в Италии, – говорит Сильвана, наблюдая за ней. – Оно совсем молодое, почти лишено аромата, но действует предательски.
– Оно прекрасно, я хочу его пить, – отвечает Эммануэль. – Неважно, что я уже напилась!
– Может быть, это и было запланировано нашей хозяйкой, – с иронией произносит Мервея.
– Согласно
