на ней, убеждаясь, что пружины не скрипят, а матрац из конского волоса в меру упруг. От белья исходил тот невероятный легкий аромат чистоты, который заставил вспомнить о доме. Матушка всегда сушила белье на чердаке, где на тонких веревках развешены были пучки ароматных трав…
Вздохнул.
И понял, что совершенно не представляет, что делать дальше. Всю свою сознательную жизнь Демьян был занят. Сперва учился, желая стать лучшим, после учился и работал, ибо одной лишь учебы было недостаточно. И свезло ему, что в местной жандармерии заметили смышленого паренька, позвали, сперва курьерствовать, после и вовсе мундир доверили, пусть и самого нижнего чина.
Матушка радовалась.
Как же, в люди выбился, стало быть, не зря она вдовьи горькие копейки на свечи с молитвами тратила, заступилась Богородица за сироту, помогла… в помощь Богородицы Демьян не больно-то верил. Он и в церковь заглядывал, можно сказать, исключительно из нежелания вводить матушку в расстройство этаким своим неверием.
…она уж пять лет как умерла. Успела и на награждениях побывать, благо, начальство к Демьяну относилось с пониманием и, если не сказать, чтоб любило, выделяя средь прочих, то всяко не забывало, ценило даже.
Он же в свою очередь, привыкши работать, к этой самой работе прикипел душой, не зная и не желая иной жизни. И вот теперь окончательно растерялся.
Что делать?
Оставаться в нумере?
Или пройтись по вилле, рискуя встретить людей иных, с которыми придется беседовать, ибо на отдыхе люди становятся весьма расслаблены, а потому – излишне говорливы? Наведаться в местную ресторацию? В город выглянуть?
Пройтись по лавкам, обновить гардероб по местной, морской моде, в которую никак не вписывались шерстяные костюмы и рубашки с жестким воротничком? Или… просто прогуляться по берегу, любуясь морем, в стороне от отдыхающих?
Выбор оказался до того обширен, что голова заныла.
Или это от магии?
Нет, прислушавшись к себе, Демьян сделал вывод, что магия-то никоим образом тут не при чем. Ее он, попривыкши, вовсе перестал ощущать.
Робкий стук в дверь прервал размышления.
– Доброго дня, – поприветствовал Демьяна человек в костюме столь кипенно-белом, что белизна эта резала глаза. В руках господин держал соломенную шляпу и чемодан. – Демьян Еремеевич? С прибытием… позволите?
Не дожидаясь разрешения, он вошел и дверь за собой прикрыл.
Господин не был стар, скорее уж можно было сказать, что он вошел в тот благословенный возраст, когда разум и мудрость сочетаются с телесной крепостью.
– Никанор Бальтазарович Орешков, – представился он и раскрыл ладонь, над которой раскрыл крылья двуглавый орел. – Мастер-целитель… в том числе.
Он огладил пышные соломенного колеру усы.
– Мне про вас телефонировали, велели приглядывать…
– И?
– И будем приглядывать.
