но тут уж то ли скандала испугались, то ли поняли, что при всех своих идеях Берядинский никуда умений не утратил, а боевую магию он применял не только на полигоне. Тогда ж как раз Крымские конфликты случались. Да и с турками никогда-то граница спокойной не была. Вот… пустили слух, что странные его идеи – не более чем результат контузии. А что он собирал некромантов и чего-то там от них изыскать пытался, так чем бы старик не тешился.
– Что-то такое я слышал, но это давно было…
– Лет тридцать тому, – согласился некромант. А Демьян вновь встряхнулся, спать еще хотелось, но теперь это было скорее обыкновенная усталость.
– Давно.
– Для тебя. Мой наставник его помнил. И очень сожалел, что Берядинский погиб, а его теория оказалась похоронена. Сейчас он добивается разрешения на то, чтобы изыскания были продолжены и подозреваю, что, когда ты напишешь доклад об этой штучке, – некромант ткнул пальцем в бомбу, – то разрешение это получит.
Демьян опустился в кресло, которое оказалось на диво мягким и удобным. Осмотрелся, хотя смотреть в кабинете особо было не на что. Старинные шкафы, исполненные, как и прочая мебель, из дуба, были пусты. Потускнели серебряные накладки, помутнело стекло, будто скрывая пустоту за собой. Более темные пятна на светлых обоях свидетельствовали, что некогда кабинет украшали картины, но теперь из пяти осталась лишь одна, изображавшая лошадь удивительного темно-золотого окраса.
Красивую.
Шея лебединого постава. Маленькая сухая голова и в то же время крупное костистое тело, которое, однако, не гляделось несуразным.
– Берядинский, поняв, что общество не готово к новым теориям, решил добыть доказательства, причем такие, которые никто не смог бы опровергнуть. И собрал экспедицию. Сам. Двадцать пять единомышленников, среди которых – дюжина магов и дюжина некромантов. До Шаверских пустошей добирались по железной дороге, потом уже верхами. Последнее, что известно, Берядинский договорился о встрече с Джунгарскими жузами. Правда, никто так толком и не выяснил, о чем они говорили. После этой встречи экспедиция повернула к пустошам.
– Погоди, – Вещерский снял шкатулку и без всякого почтения поставил ту на пол. Туда же отправились папки. А он провел ладонью над столешницей, которая пусть и обрела некоторую пегость окраса – лак все же старился – но сохранила гладкость. – Покажешь?
Темный лак посветлел, а потом на нем пролегли тончайшие нити рек. Берега их оделись зеленью лесов, а меж ними лоскутным одеялом высветились поля.
Демьян только слышал о таком.
А Вещерский, снявши запонки, словно оправдываясь, сказал:
– Жена сделала. Очень ее бумажные карты раздражали.
Демьян привстал, чтобы разглядеть получше, и Вещерский посторонился.
– Правда, тут Европа лишь краем, надо другой камень ставить, но он у меня дома остался… как-то вот не думал я, что оно так завертится…
Прозвучало
