день. Лука носил туда-сюда воду, дрова со двора, развешивал и снимал белье, подавал его матери для глажки, помогал с укладкой. Мышцы жгло, они словно налились кислотой, но мальчик терпел, вспоминая, что раньше мать делала все это одна.
В сумерках они уложили готовое чистое белье в корзины, каждая принадлежала отдельному дому, пользующемуся услугами мамы.
Приска не уставала воздавать хвалу всем богам за сына, а когда Лука собрался вместе с ней идти разносить белье, восприняла это уже как само собой разумеющееся. В доме появился мужчина!
И тем острее стало ее безысходное горе, когда в лачугу вломились городские стражники во главе с маленьким злым констеблем, оторванным от ужина:
– Лука Децисиму! Ты обвиняешься в покушении на жизнь Карима Ковачара! Взять его, ребята!
Глава 7. Генетическое отребье
Напоследок стражник дал ему пинка под зад. Лука споткнулся о порог камеры и проехался пузом по склизкому полу. Лязгнув замком, охранник запер дверь и торопливо удалился доедать остывший ужин.
– За что тебя, сынок? – донесся из темноты чей-то низкий хриплый голос.
Лука напряг зрение, но не смог ничего увидеть. Лунный свет, падавший сквозь крохотное зарешеченное окошко, освещал только небольшой участок пола.
Мальчик счел за лучшее не отмалчиваться перед человеком, назвавшим его сыном, и ответил:
– Кинул камнем в сына трактирщика и сломал ключицу. Так говорят.
– А на самом деле?
– Кинул камнем в ответ. Он убежал. Сломал ли я ему что-нибудь, не знаю. Но надеюсь, сломал – он тот еще подлец.
Невидимый собеседник расхохотался. Смеялся он густым утробным гоготом, и казалось, что от этого звука дребезжат даже прутья клетки. Успокоившись, узник вышел на лунный свет, приподнял подбородок Луки пальцем, вгляделся, сверкнул белками глаз на темном лице и мягко спросил:
– Как тебя зовут, малой?
– Лука Децисиму. А вас?
– Терант, так меня звали там, откуда я родом. Здесь у меня нет имени, но не будем об этом. Сколько тебе, десять?
– Мне семнадцать.
– Что? Какого Двурогого? Семнадцать! Надо же! Боги, что за генетическое отребье в Империи?
– Мама говорит, ругаться плохо, – Лука отвечал, просто чтобы поддержать беседу, еле стоя на ногах. – Поминать богов всуе – плохо. Поминать Двурогого…
– Плохо! Я знаю, малыш. Но, клянусь совершенными генами сияющей Тайры, в жизни не видел такого тощего парня! Выглядишь слабее моей дочки, а ей всего семь!
– У вас есть дочь?
– Есть… Была… Неважно! Как тебя ноги держат, Лука Децисиму? У тебя же все кости наружу!
– Отец говорил, надо всегда стоять, даже если тебе отрубили ноги. А ноги у меня есть, – ответил мальчик и рухнул на пол.
Он мог сколько угодно терпеть голод, но каждому надо хотя бы иногда заправляться.
Когда Лука очнулся, оказалось, что он лежит
