тупо повторила я, все еще пытаясь осознать пережитый мною час назад позор. И руки все еще горели от прикосновений к телу любовницы моего мужа, хотя я их даже с хлоркой помыла. И теперь сижу и воняю, как уборщица городского морга.
-А отомсти ему. Вон, смотри какие самцы,– показала пьяная Янка на двух быковатого вида, мужиков, плотоядно провожающих взглядом каждую проходящую мимо них юбку. – У левого вон руки какие большие, значит член толщиной с мою ногу, уж поверь. В народе знаешь как говорят? Маленькие руки – маленькие брюки. А тут явно хрен по колено, толщиной с полено. Ща, подожди, я их сниму.
– Не…– я не успела даже притормозить свою подругу, которая походкой падшей женщины направилась в сторону намеченных воспаленным мозгом объектов. Просто опрокинула в себя полстакана водки и вдруг почувствовала, что просто отлетаю. Видимо организм все же решил, что довольно с него стрессов и решил сжалиться надо мной. Жаль, что очень не вовремя.
– Я никого не простила,– пропыхтела, одергивая любимую юбку карандаш. Соскочила с высокой барной табуретки и едва удержалась на ногах.– Мстить, так мстить. Только вот я себя не на помойке нашла. Трахаться с уродами, на которых Янка глаз положила – это не мщение, а падение ниже плинтуса. Особенно с тем, у которого по версии моей подруги, что – то там по колено. Да хоть оглобля – он не в моем вкусе. Терпеть не могу быдлоганов.
Меня манила небольшая сцена, на которой извивалась сисястая стриптизерша, болтаясь соплей на отполированном руками, и еще кое-чем, пилоне.
Получалось у нее из рук вон плохо, стоит признать. Выудив из дизайнерской сумочки крупную купюру, я влезла на сцену под улюлюканье толпы и сунула ей деньги в трусы. Девка тут де испарилась, явно поняв мои намерения.
Я отдалась музыке. Чертов диджей поставил песню про измену, словно на грех. Будто и без того мне было мало боли. Рванула на груди белую блузу, другой рукой распуская волосы, тяжелой волной свалившиеся мне на плечи. Моя шевелюра – моя гордость, вдруг показалась мне вьющимися змеями, оплетающими, жалящим, ядовитыми. Быковских мне запрещал стричься, даже равнять волосы на сантиметр не разрешал, называя это кощунством. Чертов извращенец. Теперь я срежу эти гребаные косы к чертям.
– Давай детка,– улюлюкала толпа, и мне вдруг стало холодно. Песня закончилась неожиданно. Или просто я так увлеклась. Чужие руки на моем теле. Господи, что я творю?
– А ну пошел вон, – мужской окрик заставил вздрогнуть. Липкие прикосновения вдруг исчезли. На мои голые плечи легла тяжела кожаная косуха. Да что же это такое. Я голая, стою в одних стрингах на виду у толпы похотливых бабуинов. И Янка куда – то пропала.
– Какого хрена ты творишь? – поинтересовался незнакомый мужской голос. Я попыталась сфокусироваться на лице спасителя, но не смогла. Водка, застилающие глаза слезы, и дурацкие выпавшие во время танца линзы, сделали свое дело. Уличный воздух голову не прояснил, зато запах собачьего дерьма, в которое я по всей вероятности влезла своими
