к здешним обитателям и ночным хищницам. Затем неприметно кивнул одной из девиц, давая понять, что хочет с нею поговорить.
В подворотне через шесть домов они перекинулись парой слов. Девица уже знала о смерти одной из ночных тружениц, но толком ничего рассказать не могла. Когда Алексеев уже собирался уходить, она тронула его за рукав и тихо спросила:
– У нас тут страху нагоняют, говорят, что не первую изверг под нож пустил. Бают, что фараоны всё скрывают. Правда?
– Враки, – обернулся чиновник по поручениям, – убита одна. Ничего мы не скрываем, просто хотим быстрее поймать, как ты сказала, изверга.
– Мне страшно, – призналась девица. – Когда вы его изловите?
– Скоро, – и пошёл беседовать с другими помощниками, поставляющими столь необходимые для каждого сыскного агента сведения.
К вечеру истоптал башмаки, но ничего нового, проливающего свет на преступление, узнать не смог. Девица оказалась как призрак ещё при жизни: вроде бы её видели, а вроде бы и нет. Но скорее всего, попросту не обратили особого внимания – ведь каждый день «ночных бабочек» похож на предыдущий, меняются только лица мужчин, размер их кошельков и предпочтения.
Бубнов с Симкой зашли в гостиницу. Сразу же в нос шибанул запах какой-то затхлости, но запустения не ощущалось. Входили и выходили парочки, явно не за тем, чтобы поговорить о высоком искусстве. Красный ещё на улице попросил Ивана Григорьевича не махать сыскным жетоном, а предоставить разговор со служащими гостиницы на предмет, в которой из комнат сейчас находится Матрёна-Диана.
Не прошло и минуты, как Симка поманил взглядом Бубнова: мол, следуйте, господин хороший, за мною.
– В десятом, – сказал Красный и добавил, – во втором этаже.
Остановились перед дверью с небольшой медной, потемневшей от времени табличкой, на которой были витиевато изображены цифры 1 и 0.
Иван Григорьевич поднял руку, чтобы постучать, но Симка удержал.
Дверь отворилась, и на пороге возникла фигура чиновника по поручениям Кунцевича. Обеспокоенный взгляд и каменное выражение лица говорили о новых проблемах, низвергшихся на чёрных крыльях на сыскную полицию. В руке Мечислав Николаевич держал светло-коричневую папку с тёмными тесёмками.
– Разрешите?
– Заходите, – поднял взор на вошедшего начальник сыскной полиции, – присаживайтесь. Что у вас?
– Полюбуйтесь, – Кунцевич развязал тесёмки, достал из папки конверт и протянул Филиппову.
– Что это? – тот повертел в руках распечатанный конверт.
– Вы прочтите письмо.
Владимир Гаврилович углубился в чтение.
«Пять лет тому назад не имеющий ни родных, ни знакомых, я подлежал в Кишиневе отбытию воинской повинности. Не имея шансов на освобождение от военной службы, я по капризу судьбы вытащил несчастливый 26-й номер и был забрит в солдаты. После присяги я был отправлен в Тирасполь, где зачислен в астраханский драгунский полк. Прослужив
